Старый корабль

— Народ принял собрание для объявления благодарности за храмовый праздник, — усмехнулся Четвёртый Барин Чжао Бин. Городской голова даже в лице переменился, и Четвёртый Барин похлопал его по плечу: — Не переживай, сейчас собрание начнётся, и всё пойдёт как надо.

Только тогда Чжоу Цзыфу успокоился. Тут оба заметили урождённую Ван с её домашними сластями и глиняными тиграми и невольно вздрогнули. Все повалили покупать сласти. Кто-то хлопнул по глиняному тигру, и вокруг разнёсся знакомый гул. Это был звук из далёкого, уже другого времени, и глаза валичжэньских затуманились. Чжоу Цзыфу терпеливо подождал ещё немного, потом встал и крикнул:

— Начинаем собрание!

Но услышали его далеко не все. Чжао Бин вставать не стал, он прочистил горло и рявкнул, как большой колокол:

— Начинаем собрание!

Теперь, похоже, услышали все, повернулись и те, кто уже набил рот сластями. Другие, с глиняными тиграми в руках, крепко зажимали им рты.

Собрание официально открылось. Чжоу Цзыфу стал читать по бумажке, и читал целый час. Потом раскрыл провинциальную газету со статьёй о Валичжэне. Это была та самая газета с огромными красными цифрами, и все как один невольно втянули в себя холодный воздух. Некоторым во время чтения привиделось, как в колодце переворачивается мокрый до нитки труп того старика. Еле дочитав эти две страницы, голова скомандовал ополченцам: «Начинайте!» Один ополченец поднял Ли Цишэна, просунув ему руки под мышки, двое других развернули ярко-красную безрукавку. У красной безрукавки противоположный смысл по сравнению с чёрной[42]

, и это впечатляло. Надевший её Ли Цишэн зарделся, глаза вдохновенно засияли. Весь дрожа, он сел, но снова встал, словно сидеть было неприлично. Отвесил поклон городскому голове и Четвёртому Барину, а также всем присутствующим.

— Я-то сам, я сам из класса капиталистов… — запинаясь, начал он.

— Теперь ты геро-ой!.. — нетерпеливо перебил Чжоу Цзыфу.

То, как он произнёс это слово, показалось всем особенно забавным, и раздался громкий смех. Потом было награждение цветами. Большой бумажный цветок, похожий на голову подсолнуха, ополченец прикрепил Ли Цишэну на грудь справа. Этот момент дался Ли Цишэну труднее всего, тело наклонилось вперёд, губы задёргались, руки сжались в кулаки с обеих сторон у груди. Чжоу Цзыфу посмотрел на него, переглянулся с Четвёртым Барином и торопливо выкрикнул:

— Собрание закончено!

Это Ли Цишэн услышал совершенно чётко, и все видели, как он подпрыгнул и стрелой помчался в сторону своей одинокой хибарки.

Но народ расходиться не собирался, а продолжал разгуливать вокруг. Урождённая Ван дудела в глиняных тигров, а сласти аж в волосы себе навтыкала. Кто покупал сласти, мог заодно погладить её по волосам. Потом она накрутила сласти на пуговицы, и покупатель мог потрогать её за грудь. Маленький Цзяньсу тоже купил палочку и застенчиво коснулся груди.

— Ишь, щенок капиталистический, — захихикала Ван, — разбирается что к чему!..

Очень быстро сласти и тигры были распроданы. К вечеру там развели большой костёр и продолжали развлекаться. Кто-то собрался в отдалении, оттуда доносились весёлые крики. Хлопнув в ладоши, Ван выдала частушку:

— Злата-серебра не надо, только милый мне отрада…

Костёр понемногу угас, пустырь окутала темнота. Из мрака кто-то выкрикнул детское имя урождённой Ван, и она грязно выругалась. И первой удалилась, сжимая в руках мешок с вырученными деньгами.

Добравшись до дома, Ли Цишэн почувствовал, что заболел. Сначала он подпрыгнул так, что головой чуть не ударился о балку. Потом стал кататься по кану, то и дело протягивая руки, чтобы схватить что-нибудь; полциновки разодрал. Хорошо, что это увидели и позвали Го Юня. Тот осмотрел пациента и дал краткое заключение — «умопомешательство». Его стали спрашивать, что за умопомешательство, но доктор вдаваться в объяснения не стал, а лишь быстро набросал рецепт, повторив: «Умопомешательство!» Таща за руку маленького Чжичана, жена Ли Цишэна разрыдалась, мол, вот, муж сошёл с ума, как ей с ребёнком быть… Кое-кто крутился там до поздней ночи, Ли Цишэн выпил отвар и потихоньку успокоился. Го Юнь приходил ещё пару раз и сказал, что подобную болезнь трудно вылечить до конца, просто не надо сильно горячиться — и ничего страшного. Возможно, он был прав. Потому что потом все видели, как Ли Цишэн с удовольствием надевал красную безрукавку. И ещё дорожил большим, как подсолнух, бумажным цветком. Это ясно говорило о том, что болезнь до конца не вылечить.

Глава 10