Старый корабль

— Не будет она глупостей говорить, — поднял на него глаза Баопу. — Если и впрямь что-то другое, то верьте ей!

Тут ганьбу закатил ему оплеуху. Баопу вспыхнул и уже не слышал всех ругательств, которые обрушились на его голову. Он сдерживался изо всех сил, сжатые кулаки всё же разжались. На третий день неоднократно приходил ещё один человек, но тот руки в ход не пускал. Когда стало темнеть, на одного из находившихся в помещении сорокалетнего мужчину набросились ополченцы, избили, а потом выволокли на улицу. Все поняли: за эти дни, когда их здесь изолировали, городской голова и Четвёртый Барин самолично ходили с ополченцами по дворам в поисках зерна. Здесь были собраны самые подозрительные личности. Искавшие зерно не только переворачивали вверх дном шкафы и протыкали щупами землю, они ещё в обязательном порядке проверяли цвет дерьма в нужнике. У этого сорокалетнего цвет оказался странным, поэтому его и допрашивали со всей строгостью. И выведали-таки, в чём дело — из-под кучи кирпича-сырца за домом извлекли маленький горшок с кукурузой. Все находившиеся в помещении с облегчением вздохнули.

В полночь почти всех отпустили, остался лишь Баопу и ещё человек пять. Ганьбу и ополченцы взялись за них с особым рвением, орали так, что у людей душа в пятки уходила. Допрашиваемые были крайне напряжены и слова вымолвить не могли, а их хотели на чём-то поймать и продолжали мучить. Один ганьбу спросил Баопу:

— А вот вы у себя во дворе сеяли коровий горох, разве не сами весь съели?

— В своё время из столовой приходили собирать, — честно признался Баопу, — потом ополченцы весь двор перекапывали, немало подставок перевернули.

— Так нисколько гороха и не выросло?

— Лишь несколько росточков, — сказал сбитый с толку Баопу. — Лишь однажды собрал горсточку… Гуйгуй болеет.

— Всё записывай, — велел ганьбу тому, кто вёл запись. — И, повернувшись к Баопу, крикнул: — Горсточка тоже коллективная собственность! И на горсточку нельзя рот разевать!

Всех отпустили по домам. Гуйгуй вернулась совсем больной. Она лежала в объятиях Баопу и показывала распухшие от побоев щёки. Баопу отнёс её на кан, но она тут же провалилась вместе с циновкой. Оказывается, искавшие зерно взломали топку кана, чтобы посмотреть и там. Цзяньсу и Ханьчжан стояли по бокам от невестки и смотрели, как она тяжело дышит. На лице Гуйгуй не было ни кровинки, она не сводила круглых глаз с Баопу. «Какая красивая и какая жалкая», — подумал Цзяньсу. Он посидел немного на корточках, потом взял глиняный горшок и отправился в столовую за едой. Вскоре он вернулся с пустым горшком и сообщил, что готовить не из чего и столовая с сегодняшнего дня приостанавливает работу. Все молчали, глядя под ноги. Стало темнеть, Баопу незаметно вышел во двор глянуть на засохший горох. На верху подставки подрагивали под ветерком несколько накрепко засохших стручков. Он протянул к ним руку, потом отдёрнул. Подрагивают на ветру, такой соблазн. Чтобы не смотреть на них, он опустил голову и глянул на скрученные, запылённые листья. Осторожно стряхнув пыль, набил ими оба кармана. Вернулся в каморку и под взглядами Цзяньсу и Ханьчжан положил листья в воду. Цзяньсу посмотрел на плошку с водой, ему что-то пришло в голову, и он стремительно выбежал на улицу. Думали они с братом об одном и том же, только Цзяньсу набрался духу и сорвал эти несколько стручков. Ханьчжан стала толочь их в каменной ступке. Баопу взял у неё пестик и стал крушить их, как крушил обломки фарфора. По мере измельчения стручки стали издавать слабый запах, а он толок и толок. Потом высыпал порошок в листья и поставил горшок на огонь. Над горшком поднялся белый дымок, по комнате разнёсся кисловатый запах. В это время вошли Цзяньсу и Суй Бучжао в одних трусах. С дядюшки текла вода, он безостановочно дрожал, а в руке держал кукан с нанизанными на него рыбёшками и креветками. Бросил рыбу в горшок, потом приподнял голову Гуйгуй и положил ей в рот маленькую живую креветку.