Старый шут закон

Наконец Хэма подобрал грузовой пикап. Меднолицый, еще не старый фермер за рулем принадлежал к тем anglos, кому пришлось конкурировать в этих краях с местными жителями испанского происхождения. Конкуренция эта велась на самой грани нищеты, но, поскольку англосаксы пришли сюда позже испанцев и не умели толком заставить пустыню родить, им приходилось довольствоваться еще более жалкими крохами, и одного этого уже было достаточно, чтобы винить местных во всех смертных грехах — и глаза, мол, у них вороватые, и на руку нечисты, сплошь лодыри да насильники, и ко всему трусы — нет чтоб сойтись как мужчины на кулаках или пистолетах, все норовят в темноте ножом в спину пырнуть. Дернуло же Хэма ввязаться в спор! Фермер жил в крохотной мормонской деревушке в нескольких милях к югу от Реаты и много чего наслышался о недавних событиях — парней из их деревни набирали в помощники шерифа, парни шли с охотой, и не из-за денег (платят-то сущие гроши), а ради интересу — куда забавней, чем голубей стрелять: врывайся сколько хочешь в дома этих мексикашек, выкидывай их целыми семьями на улицу — кто кричит, кто плачет, кто без штанов, а уж девки — девки смачные и сразу готовы, это ему точно рассказывали… А что думает про это дело Хэм? Ему не довелось побывать в помощниках?

Хэм по опыту знал, что стоит людям такого сорта выложить, кто ты, как от растерянности они миль пятьдесят так и едут с раскрытым ртом, а затем любопытство берет верх, и тогда начинаются расспросы про коммунизм. Фермер, однако, сперва решил, что его разыгрывают — слишком уж Хэм походил на американца, чтоб быть красным. Но когда поверил, тут же остановил свой грузовичок — черт-те где, прямо посередке пустыни, — вытащил из-под сиденья монтировку и велел Хэму убираться.

— Дай бог, чтоб всякий в господа нашего Иисуса Христа веровал, как я верую, — произнес он с расстановкой. — А только нигде во всей Библии и слова не сказано, что христианин должен помогать убийце от суда сбегать. Так что я на душу греха брать не буду.

Хэм от неожиданности даже оторопел. Если бы не тысячи причин, по которым ему нельзя было опаздывать, он бы и слова не проронил в свою защиту.

— Никто и не сбегает, — сказал он. — Во время беспорядков меня не было в городе. Шериф Боллинг это знает. Он сам неделю назад выпустил меня из тюрьмы. Хотите, остановимся у ближайшего полицейского участка, и пусть позвонят мистеру Боллингу. Он подтвердит, что против меня нет никаких обвинений.

Губы фермера медленно зашевелились. Тяжкая мыслительная работа отражалась на тупой медной физиономии. Поразмыслив, он решил не поддаваться на уловки нечистой силы.

— А ну, вылазь! — повторил он.

До индейской деревушки оставалось добрых пять миль. Придется там и заночевать: уже начало смеркаться, и из низин тянуло промозглым холодом. Но фермер не соглашался подвезти даже эти пять миль, так что ничего не оставалось, как проглотить обиду и вылезти из кабины.

К тому времени, как Хэм наконец доплелся до поселения, пачка бюллетеней так оттянула руку, будто их отпечатали на свинцовых листах. Никто за всю дорогу не остановился, хотя он и голосовал. То ли водители с наступлением темноты боялись одиноких пешеходов, то ли думали, что ему недалеко, и не хотели терять времени; так или иначе, машины, оглушая его лязгом металла и ревом клаксонов, проносились мимо со скоростью шестьдесят миль в час.

В поселке он долго разыскивал какого-нибудь индейца, который говорил бы по-английски (ночью и эти с подозрением смотрели на белого). Наконец одна толстая босоногая индианка окликнула его гортанным возгласом: «Эй, Джон!» — точь-в-точь как белые окликают индейцев в водевилях. Он поужинал вместе с индейцами густо наперченным варевом из козлятины, вытаскивая руками из общего котла обжигающие куски, а потом женщина бросила на глиняный пол пару овечьих шкур и показала знаками, что это его постель. Под взглядами всего семейства — смышлено-серьезными у круглолицых ребятишек и лукавыми у морщинистых стариков — Хэм завалился на шкуры. Он успел подумать, как странно лежать вот так, среди людей эпохи неолита, и одновременно составлять речь к жертвам самой высокоразвитой промышленной цивилизации, но тут усталость взяла свое, и он крепко заснул.

На рассвете ему набили карман кукурузным хлебом, похожим на скомканную туалетную бумагу, но упругим, сытным и приятным на вкус. Хэм не знал, как и отблагодарить. Ясно было одно: расплачиваться деньгами нельзя. Хорошо бы им что-нибудь подарить, но что? У него даже перочинного ножа нет. Наконец он отыскал в кармане автомобильчик, приготовленный в подарок детишкам Хейлы Рескин. Игрушка имела огромный успех, и не только у маленькой девочки, но и у стариков — впервые настороженное выражение сменилось у них приветливой улыбкой.

Утренний холод пробирал до костей, а северный ветер, все еще дувший вдоль шоссе, рвал изо рта белые струйки пара. Чтобы согреться, Хэм решил пройтись пешком.