Старый шут закон

И вдруг мир, в котором до сих пор жила Пан, перевернулся. Она снова услышала смех разряженной толпы, которой она доказывала, что женщинам нужно дать такие же права, какие есть у мужчин, услышала свой голос, говоривший: «Если женщины умнее мужчин, это потому, что им не позволяли сравняться с мужчинами в глупости». Вспомнив сейчас эти слова, она прозрела в них глубочайшую истину. В Хогарте, который раньше казался ей прямолинейным агитатором, она увидела тонкого, мудрого художника, те же, кого привела в замешательство его «сентиментальность», из художников превратились в тупых равнодушных буржуа, шокированных до потери дара речи непреходящими истинами искусства, в скопище бездарностей, которые пыжатся, чтобы скрыть отсутствие таланта, и потому оригинальничают — в своих остротах, стихах и картинах, в душевных вывертах. Пан хотелось поглубже осознать эту мысль, связать ее с выводами, к которым она пришла, борясь в рядах суфражисток, но она не смогла сосредоточиться и через минуту снова оказалась в привычном мире, и все в нем стало на свои места, а Фрэнк что ж, он или слишком наивен, или просто глуп, раз взялся объяснять интеллектуальной элите зачем ей дан интеллект.

— …И городом своим вы тоже можете гордиться: первый же адвокат, которого я попросил взять вместе со мной защиту, с готовностью откликнулся на мою просьбу и дал согласие…

Пан первая крикнула «браво» и стала аплодировать. Слава богу, Фрэнк вернулся к реальной действительности.

— Благодаря Полу Шермерхорну у беззащитных теперь есть защитник. Обвиняемые наконец-то получили возможность посоветоваться с адвокатом, хотя им следовало предоставить эту возможность еще несколько дней назад. А каждый потерянный день — большая потеря для нас. Но, несмотря на это, я готов повторить слова генерала Фоша, которые он произнес во время битвы на Марне: «Враг теснит меня с правого фланга, мой центр отступает, считаю положение великолепным — иду в атаку!»

Аплодисменты еще не успели смолкнуть, а компания, которую привел Уорти, начала продвигаться по направлению к бару. Пан вскочила на ноги и захлопала в ладоши.

— Подождите минутку, amigos, мне ведь тоже хочется выпить! Но я терплю, потерпите и вы! — Увидев, что все их осуждают, Уорти и его приятели остановились. А Пан наполнил боевой задор, как в дни молодости, когда она выступала перед уличной толпой и даже радовалась, если ее перебивали выкриками, — спор привлекал новых слушателей. — Прошу вас, сядьте, — властно приказала она. — Сейчас миссис Ковач — мужественнейшая из женщин, мать мужественного мальчика и жена трудолюбивого шахтера, который не совершил никакого дурного поступка, окажет нам честь и выступит перед нами.

Глава 11

«Это так трудно объяснить…»

Сейчас Лидия встанет перед этими странными, незнакомыми ей людьми. Она чуть не плакала от страха, а после сердечных слов Пан вытерла платком слезы. Если бы хоть на ней было платье Миньон, она чувствовала бы себя уверенней. Но Мики его все испачкал, и Лидии пришлось переодеться с головы до ног. Вещи Пан были ей широки, и они взяли простое домашнее платье у одной из горничных. Платье было Лидии узко и коротковато, и она мучилась — а вдруг подумают, что она нарочно выставила ноги напоказ?

Поднявшись со стула, она с усилием улыбнулась и сказала:

— Сколько хорошего обо мне наговорили! Хотела бы я и в самом деле быть такой.

Ей одобрительно похлопали, и она направилась к лесенке, лавируя между сидящими. Жалко, что нельзя взять с собой для поддержки Стива и Джека, с ними было бы не так страшно. Пока они не пришли к Пан, она чувствовала себя здесь точно в чужой стране. А пришли, сели рядом, и ей стало гораздо легче. Со всеми другими надо было обязательно разговаривать, хотя сказать тебе и нечего. Наверно, молчание обижает этих людей, вот они и боятся закрыть рот, все время отпускают шутки, а ты им подыгрывай. Конечно, ужасно стыдно, что Джек заснул, но она его не винит. Его просто доконали все эти разговоры! Он целый день работал, дома наверняка не поел, нечего было, а тут ему дали такой крепкий коктейль. Но хуже всего — разговоры, они кого угодно свалят с ног. Лидия за сегодняшний день устала больше, чем за все время реатинского террора. Устала от всей этой бестолочи.

На верхней ступеньке она перевела дух и приказала себе повернуться лицом к гостям. И вдруг страх ее улетучился. Она подняла голову, нашла взглядом бра на противоположной стене и стала смотреть на него. Люди внизу слились в пеструю зыбкую массу. Теперь она не видела их изучающих глаз.

— Я не мастер говорить речи, — начала она, но кто-то крикнул: «Громче!» — Я сказала, что оратор из меня никудышный, — повторила она, и на этот раз получилось слишком громко, будто она рассердилась. Надо найти золотую середину. — Но если твой муж в камере смертников и чуть ли не за стенкой электрический стул, а ты знаешь, что ничего дурного он не совершил, то сделаешь что угодно, лишь бы ему помочь. Даже речи говорить станешь.

В гостиной вежливо засмеялись.