Статьи и проповеди. Часть 14 (17.05.2018 – 23.07.2019)

– Попытки формировать образ людей целеустремлённых, верующих в своё предназначение (Штольц, Костанжонгло) в общем настрое XIX века заканчивались скорее неудачей. Критика видела их мало что ходульными, неудачно слепленными, но насквозь идеологизированными. Один пушкинский Петруша Гринёв твёрд, юн и румян. Счастье, что богат, а то бы не миновать ему в старости участи Макара Девушкина. Мышкин болен, Акакий Акакиевич как-то уж совсем напоказ убог… «Положительные» то представали «охотниками за головами», то выросшими подростками из Достоевского, так и не расставшимися с иллюзиями о возможности построения чего-либо в отдельно взятом имении. Тот же смертельно положительный толстовский антагонист Левин – отчего у классиков не вышло создать поведенческий образец?

– Пишущей интеллигенции не хватало «подпитки» из иных миров. Замкнутые в социальной проблематике, вечно бегающие в кругу одних и тех же вопросов, они и были обречены на неудачу. А человек, это то, «что нужно преодолеть». Нужно иметь связь с Богочеловеком. Киреевские, Леонтьев, Гоголь нашли мир в Оптиной. И это был настоящий путь. Как Павел воспитался при ногах Гамалиила, так и нашим литераторам, социальным философам стоило бы воспитаться и созреть при ногах Амвросиев и Серафимов. Не сложилось. Сказалась оторванность образованного слоя от народной веры, характерная для всей эпохи после Петра. Писатели должны были бы хоть изредка вдыхать кислород Святого Духа. Но многие попросту не знали, где такая «кислородная маска», и они банально задохнулись. Задохнулись в тяжелой атмосфере «скучных песен земли».

– Рождение советского пантеона героев также не изобиловало повышенным благоденствием. Ранние смерти Есенина и Маяковского – тема отдельная. «Не справились с управлением, попали в турбулентность» – пригвоздил бы их ортодокс. Но – совершенно антисоветский Мелихов, сентиментальный решимец Левинсон Фадеева и почти библейский шолоховский Соколов – уж точно не коммунисты-ленинцы, по крайней мере, в партийно-номенклатурном смысле. Вторая половина XX века вообще перестала давать что-то героическое, будто мирные хозяйственные драмы, несмотря на призывы партии видеть в малом великое (т. н. «соцреализм»), не в силах его создать вне экзистенциального отсвета. В чём для вас заключается основной урок советской литературы, как ещё любят её «приложить» радикалы – словесности «безбожной»?

– Советская литература – это целый материк, свидетельство о продолжающейся жизни народа, который если бы замолчал, то лопнул бы изнутри от всего, что его переполняло. Она очень разная. По каким критериям можно сравнить, скажем, М. Булгакова и В. Шукшина? Или А. Платонова и Твардовского? Это звезды, усеивающие небо. Между ними жуткие расстояния. Но для нас они сочетаются в узор и радуют глаз. Советская литература в самых честных, кровью сердца написанных своих образцах продолжает великую Русскую литературу. И жажда Бога в ней звучит так пронзительно и честно, что имя «безбожной словесности» к ней, как к целому, не подходит.

– На минуту возвращаясь к «отдельной теме» – отчего, как вы думаете, гибель насильственная или самонасильственная стала почерком поэтической судьбы? Страсти, отсутствие тормозов, легкомыслие, дурные наклонности?