– Побочный продукт материализма, в который, как в реку вошло в конце XIX века европейское человечество. Ницше сказал, что «Бог умер». Люди поверили и умерли сами. Отбросили от себя вечное измерение, как отбрасывает от себя стыд человек, решившийся пуститься во все тяжкие. Отсюда такая жестокость XX-го века. Людей вообще не щадили, потому что люди уже были идеологически убиты. Ну, а там, где есть убийство, всегда найдется место и самоубийству. Самоубийство есть частный случай убийства вообще. И часто самоубийством заканчивают те, кто перед этим кого-то сам убил. Убил, осознал, не выдержал и наложил на себя руки. Есть смысл подумать: может все эти известные самоубийцы не выдержали того, что сами убили нечто дорогое? Любовь, например, веру, или поставили талант на службу конъюнктуре. Тут есть над чем подумать. И каждый случай – отдельный.
– Если суммировать наследие Золотого, Серебряного и не знаю, каким металлом обозначить советские семьдесят четыре года – веков, выполнила ли словесность своё предназначение перед людьми? Или – колебалась, пыталась, но в итоге дала горку праха?
– Горкой праха эти реки слез и россыпи прозрений я точно не назову. Вот у Шукшина описан мужик, который слушает, как сын учит наизусть отрывок Гоголя о птице-тройке. И вдруг его осеняет: А кто в бричке-то? Чичиков что ли? Это что, гремит, заливаясь, колокольчик, и расступаются в изумлении народы, а тройка везет вора с пухлыми щечками? Понимаете? Это мужика простого шукшинского осенило. И он побежал по селу у всех спрашивать: Кого птица-тройка внутри везет? Вот как может вдруг подействовать литература. Это значит, что человек ожил. Потому и у Некрасова в «Окопах Сталинграда» среди кромешного ада и вечного ожидания смерти бойцы книги читают. Найдут в разрушенном доме уцелевший томик Толстого или Чехова, и читают между боями. Разве это не дорогого стоит?
– А «просвещённый Запад»? Создал ли он достаточную основу для того, чтобы метафизические кризисы с гражданами Западной Европы и Северной Америки происходили как можно реже? Или мы напрасно вообще ждём от словесности действенной помощи человеку, обязанность которого – ежедневно вопрошать о смысле жизни не классиков и современников, но самого Создателя?
– Человек обречен на метафизические кризисы. Его от них не защищать надо – ему нужно из них выход указывать. И литература может быть таким «дорожным знаком». Только с одним Богом разговаривать далеко не каждый может. Человеку нужно еще и другого человека, не спеша, выслушать. Литература дает такую возможность.
– Тот же Иосиф Александрович чуть ли не первым ввёл в оборот термин «постхристианства» как эпохи, в которую всё то прежнее, казавшееся неизменным на тысячелетия вперёд, или развеивается, или отрывается, как протуберанец от солнечной поверхности и заново испытывает весь вакуумный ужас перед бытием, в котором почти не обнаруживаются следы Творца.
– Совершенно верно. Так мы и живем. Просто футбольный матч или любимый сериал не дают остро почувствовать этот космический холод, лезущий за воротник. Рухнуло Царство, едва выжила Церковь, почти развалена семья. Дошел черед до экспериментов с человеком, с личностью. Вот-вот и ее расщепят при помощи новых технологий. Апокалипсис в некоторых местах можно читать, как газету. Только не все отдают себе отчет в происходящем и думают: до нас не скоро дойдет.