Статьи и проповеди. Часть 8 (25.03.2013 – 14.12.2013)

Одни сердца принимают слово так, как стена принимает удары гороха, или как бык жует фиалку — безучастно. Другие сердца приходят в движение. Причем движение как радостное, так и негодующее. «Как это правильно! Как это истинно и красиво!», — говорит одно сердце, и тут же рядом другое сердце в ответ на те же слова отвечает: «Что за чушь! Что он мелет?».

Если слова проповедника произносятся не для галочки, но помазаны Духом, то собрание слушающих, на уровне тайны сердца, представляет из себя жужжащий улей. «Это прекрасно!», — говорит один. «Это ужасно, и кто может это слушать?», — говорит другой. «Я ничего не понимаю. Нельзя ли попроще?», — бурчит третий. «Как жаль, что я это так поздно узнал», — говорит четвертый, и этими четырьмя голосами количество вариантов не исчерпывается.

Слушая слово и приходя в движение, сердца слушающих посылают некие импульсы сердцу проповедника. Если они одобряют слово, сочувствуют ему, открываются навстречу, задают неслышные вопросы и жадно ожидают ответов, то слово льется, и иногда сам проповедник выговаривает то, что сам заранее не готовил. «Неужели это я сказал? Я ведь этого нигде не читал», — со страхом думает про себя благовестник.

Он не только назидает, но и назидается; не только учит, но и учится. Это — живое исполнение слов о пребывании Христа там, где двое или трое собраны во имя Его. Проповедник и паства, собранные во имя Спасителя, дают возможность Самому Спасителю пребывать между ними, вразумляя и наставляя собравшихся.

Но бывает, что паства глуха, нема и безучастна. Тогда проповедник распинается и немеет. Он пробует, силится, мучится, но чувствует, что плод невелик. Это тяжелый, хотя и неизбежный и необходимый опыт. Вот почему вначале было сказано, что не все зависит от проповедника. Проповедь — этот диалог, а не монолог.

Есть еще и худший вариант. Это когда паства голодна и готова слушать, но пастырь готов только к тому, чтобы вести овец к привычной силосной яме. Никаких сочных пастбищ и заливных лугов у него в планах не значится. Тогда, конечно, и страдания нет. Вернее, оно есть у паствы, но не у пастыря. Тот может быть привычно доволен сам собой и делать вид, что он законно и безвозвратно прописан в Небесном Царстве. Мы ему, к счастью, не судьи, но будет для всех нас и Страшный Суд.

Под словом диалог мы, не боясь согрешить, понимаем разговор двух. Пастырь и паства — это те беседующие двое, из которых один — подлинно один (пастырь), а второй (паства) — многолик и многоочит, как Херувим. (Вот тебе — на! Вот и выговорилось то, что заранее не готовилось. Паства — это таинственный человек, состоящий из многих душ. Человек, молящийся Богу одними устами и одним сердцем, но при этом многоочитый, как одно из животных, окружающих Небесный Престол! Вот так выходишь на проповедь и видишь перед собой одного многоочитого Херувима!)

Но пастырь и паства в процессе общения — это не только две стороны устного диалога, но и две ручки большого котла, который кипит, и внутри которого вывариваются великие идеи. Сердца слушающих и реагирующих на проповедь людей, сердца, которых много, превращают живую проповедь в совместное творчество, в соборный труд, по окончании которого каждый радостно скажет «Аминь».

Вывод из сказанного довольно прост. Проповедь нужно поместить в церковном сознании на одно из первых и главных мест. И дело не столько в привычной проповеди, которую иногда никуда уже не поставишь, а дело в том, чтобы появилось наконец служение Слова. Прочитать, объяснить, доказать, обличить, подкрепить примерами, обосновать книгами обоих Заветов, утешить, укрепить, обрадовать…

Числу священных глаголов, окружающих понятие служения Слова, нет конца, то бишь несть числа.

И вся эта теоретическая роскошь стоит молча рядом в смиренном ожидании того дня и часа, когда мы начнем ее претворять в жизнь. Все вместе начнем, потому что проповедь — это не монолог, а диалог, и даже больше — котел, кипящий живыми идеями.

Душа человека: христианка или язычница? (8 июня 2013г.)

Если душа человеческая совершает нравственное восхождение, то она может черпать и из корней, и сверху… Сверху это — от Отца светов, у Которого нет изменения и тени перемены. А из корней — это из глубин народной истории, если корни эти здоровы. Бывает, что свой нравственный рост нужно совершать не благодаря народным корням, а вопреки им. Это стоит запомнить. Но в любом случае это труд, без которого вместо культурной розы будет только «естественный» бурьян.

Содом в нравственном отношении не сразу был тем, чем мы его теперь знаем. И меры беззаконий, как известно, дополняются и пополняются. Этого не видит человеческий глаз, но видит око Божие. Так вот, неодинаков спрос с людей, живущих в период зарождения Содома и в период «цветения» его. Неодинаково и их поведение.