СТАТУС-КВОта

Там, опустив глаза, катая желваки по скулам в укрощенном гневе, сидел на кресле юный Аменхотеп 1V: стоял пред троном в хлопчато-белом хитоне, бритый наголо, морщинистый служитель храма Амона и изрекал слова. Их приглушенный, настырно-монотонный скрип впивался в юные мозги фараона верблюжьими колючками: не так относится Правитель к священному Амону-храму, не столь почтителен к жреческой касте, как его отец, как требует свод правил фараона, не соблюдает полностью обрядов почитания мертвых, не знает все молитвы, заклинания, не чтит Анубиса…

«Когда оса зудит и вьется над ухом, и не улетает, что делает Правитель?» – прохладным, плотным сквозняком прошелестел в мозгу у фараона неведомо чей голос. Правитель дернулся и огляделся – никого. Спросил в сильнейшей панике:

– Ты кто?!

– Мой фараон не узнает служителя Анубиса? – прискорбно озаботился жрец.

«Узнаешь позже обо мне, когда ответишь на вопросы. Я повторяю про осу: что сделает Правитель с этой мелкой и настырной дрянью, снующей нагло у лица?»

– Я бью ее раскрытым веером.

 – Кого вы бьете веером, Властитель? – Остолбенел и вытер пот с лица жрец.

«Чем отличается вот этот, зудящий пред тобою, от такой осы?»

– Кто бы ты ни был, твои слова бальзам на сердце – сказал почти, что весело Аменхотеп, подрагивая в возбуждении. Его подталкивали к давно желаемому делу!

– Я это знаю, мой правитель, – согласно и довольно отозвался жрец.

«Тогда раскрой свой веер и наконец-то сделай то, чего давно хотелось. Не забывай, что ты правитель пяти царств!

Энки с отрадой пронаблюдал, как распахнулись в руках у фараона пластины веера слоновой кости и с треском хрястнули по голой полированности жреческого черепа. Жрец отпрянул. Разинул рот, закрыл его, снова разинул, готовясь выпустить безумный клекот гнева. Но не успел: Аменхотеп привстал и, вскинув руку, указал на дверь:

– Иди! Закрой ее с обратной стороны, пожиратель времени. И хорошо продумывай слова и темы, с чем явишься ко мне еще раз.

Жрец пятился спиной вперед – кипящей ненавистью кукловод. Он удалялся, закостенев в оторопелой злобе, планируя на вечер сходку жреческого клана: здесь вызрел бунт против устоев абсолютной власти!

Он даже не подозревал насколько легкокрыло и победно прорвет сей бунт тысячелетия истории сказаниями, мифологией о фараоне Эхн-Атоне.

– Ты кто? – Перепросил Аменхотеп, украдкой, неприметно оглядывая зал. Пугающе зияла перед ним безлюдность пустоты.

«Я повторяю: пока вопросы исходят от меня. На первый мой вопрос ответил ты достойно. Готовься отвечать на остальные. Скажи, ты ощутил хоть раз, иль слушал тех, кому из года в год все вы возносите моленья? Хотя б единожды вам отозвались Осирис, Ибис, Птах, Амон, Анубис, иль каменные изваяния тех зверушек, полузверей, полулюдей и полуптиц, которыми утыканы дворцы и храмы вашего Амона? Ты слышал отклик на лавины заклинаний? Ты уловил у каменных тех истуканов хоть проблески ответов иль движения?»

– Как называть тебя?

«Атон».

– Мой собеседник с именем Атон, наверное, сам знает ответы.

«Конечно, знаю. Подтверди их».

– Не ощущал, не слышал и не видел.

«Но если столько лет безмолвствуют все те уродцы, к кому обращены молитвы, заклинания, к кому взываете все вы с неистовую просьбой о пощаде, о помощи, спасении, о продлении жизни – то может быть их нет?! А вместо них нагромоздилась расчетливая ложь жрецов, набросивших на вас узду повиновения?»

– Мой собеседник… изрекает недозволенное здесь… за это жрецы лишают жизни.

Аменхотеп в испарине терзал резные подлокотники у кресла. В нем накопился страшный опыт – жрецы имели свои уши в неожиданных местах, дословно повторяя истерзанной в пытках жертве всю, даже малую крамолу, когда-то сказанную неосторожно. И он, как фараон, обязан был присутствовать при казнях.

«Все, сказанное мною, лишь для тебя. Оно не слышно для других. Ты – фараон, властитель! Откуда этот страх?

– Да, я властитель и… согласись, что тон твой… оскорбителен.

«Ты обезволено смирился пред лгунами, присвоившими право плодить у вас покорность, ты жалок, и смешен и недостоин власти».

– Кто ты, Атон?! – прорезался у фараона панический и тонкий вскрик.

«Я тот, кого ты слышишь, в отличие от жреческих химер. И послан для того, чтоб возродить тебя к достоинству и власти.»

– Так возрождай, посланник неизвестности. Ты так и не сказал, кем послан.

Аменхотеп, пронизанный благоговением, взмок. Впервые в жизни его отчитывало НЕЧТО, проникшее в него бесплотно, счищая с тела и души тенёты и оковы давней несвободы.

«Я послан тем, кто сотворят жизнь, кто ежедневно возрождает свет и подавляет тьму.»

– Ты говоришь о солнце? О боге РА? – Аменхотеп изнемогал в ликующем предчувствии.

«Но вы о РА забыли! РА заменен бессмыслицей мертворожденных идолов, уродов.»

– Я должен их убрать из храмов?

«Не только. Ты должен изгонять уродство из памяти людской, из душ. И заменять жизнетворящим диском РА. Которое извечно, ежедневно встает, лаская взор, над Нилом.