«Не желай дома и жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни, ни вола, ни осла его – ничего, что у ближнего твоего».
Читал, напитывался Моисей премудростью скрижалей.
– Возьми их и иди к народу. Чтобы вдохнул он этот кислород Создателя и насыщался им ежедневно, пока не опадут с него вериги беззакония, грехов в скитаньях по пустыне.
– Благодарю тебя, Маль ах светлейший. Размягчено сердце мое бесценным даром для Хабиру.
Сказал. Стал опускаться на колени. Вдруг опалило лицо и грудь – нежданно, дико. Ударил гул горы в подошвы. Содрогнулся, прикрыл глаза Моисей: слепящим нестерпимым высверком раскалялся бог, залив вершину белесой яростью своих протуберанцев всю вершину.
Обрушился свистящий грохот слов на Моисея:
– Сойди к народу, узри, чем занят! Народ твой, произошедший от Адама, взял от него все худшее! Обременен он беззаконием и мерзостью грехов, племя злодеев! Воспален гнев мой на них. Будут служить врагу своему в голоде и жажде, в наготе и всяком недостатке. Я стану истреблять их и заменять народом от тебя. Оставь меня.
Спускался Моисей с двумя скрижалями в руках. В тоскливом страхе заходилось сердце: с грохотом катились валуны с вершины, опахивая смертным ветром, ссыпалась, щелкала по склону каменистая шрапнель.
Достигнул он подножья, прорвав сизо-чадящий полог, окутавший Синай-Хореб. И ужаснулся открывшейся картине.
Несметная толпа, закручиваясь по спирали, тряслась и дергалась в исступленной пляске. Взбивая пыль, чертили вензеля петушьи ноги, тряслись на шеях головы со всклоченными, давно не мытыми волосами, сучили свой челночный пляс угольчатые локотки.
Слитно-визгливый хрип, сплетаясь, сочился из тысяч глоток. Гигантская спираль из тел закручивалась в тесную окружность.
В центре ее слепил холодным, желтым блеском бык. Отбрасывая солнечные лучи, спесиво попирая святую землю, стояла литая из золота статуя идола с рогами, магнитно притянув к себе несметную орду, пропитанную потом и экстазом сладострастья. Корячился, возвысившись над головами тупой бугай – немеркнувший в столетьях идеал тельца златого.
Взрычал от омерзенья Моисей. Воздел над головой скрижали, обрушил их на камни, прервав и грохотом своим и рыком боготворение скотины:
– Сыны погибельны! Измучит вас в веках рассеянья железное ярмо на шее, отторгнет ненависть народов!
Кто сотворил, обожествил кумира этого, напитанного кровью первенцев-младенцев!?
Спешил к Моше, вздымая в покаяньи руки Аарон:
– Я, брат твой, сотворил… Тебя так долго не было! Толпа ожесточалась в праздности, в безвластии. И стала требовать: кто нами правит?! Дай нам вождя или будь сам им! Что им ответить!? Я знал, что ты был жив. И ужаснулся занять твое место. Тогда я им отлил тельца из золота Египта… я выбрал меньшее из зол, Моше!
– Ты выбрал главное из зол! – со стоном опустился на каменистый прах земли Моше. Сел, охватив голову руками. Стонал, раскачиваясь и терзаясь над осколками скрижалей. – Что я сотворил!?
И отозвался этот стон в веках памятной скорбью. Четвертый от Нисана месяц – «17 Таммуза» стал траурным для иудеев днем, днем очищенья и поста, днем скорби по расколотым скрижалям.
Ползал в пыли и плакал, собирая осколки, Аарон. И люди Моисея: писцы, жрецы, оруженосцы и советники его ЛЕВИТЫ, взявшись за руки, окольцевали тройною, прочною оградой Аарона, удерживая спинами напор, тычки распаленной пляской массы. Та напирала, стремясь узреть разбитые Моисеем осколки от посланья Господа.
…Стихией Чернобога была тьма. Она пронизывала его кости, мышцы целительным бальзамом. И он купался в ней, погружаясь в нирвану покоя.
Когда земной шар, неся на себе его сгусток плоти и вращаясь, поворачивался сгорбленной спиной к слепящему светилу и наступало царство тьмы, он Чернобог-Энлиль, распахивал ликующе зеленый фосфор своих глаз. Зрачки, доселе суженные щелями, расширялись.
Бездонная их тьма вбирала тьму Вселенной, смыкалась с ней, игриво и игольчато коловшейся лучами звезд. И он, Энлиль, блаженствовал младенцем в колыбели – в щекочущем лучами мраке.
Он отвечал за тьму на трех материках. За все, что в ней рождалось и зачерняло человечество: за ненависть и страх, за жадность, зависть, властолюбие, обжорство. За преднамеренность убийства в войнах. За концентрацию в разумной Ноосфере кромешной пыли – от очистки душ. Которая являлась топливом для внутреннего космофлота Чернобога. За нефть и уголь, чья потаенно – огненная сущность несла в себе зародыши всех схваток меж человечьими этно-стадами. За золото, чей цвет лукаво имитировал и Ра и отраженно-желтый лунный колер. Но в этой желтизне, как оказалось, экстракт из тьмы был более кромешным, чем нефть и уголь вместе взятые.
Тьма стала символом всей жизни Чернобога.