Прапредком восстановленного бунтаря был прогремевший в вековечных толщах хроноса писучий сибарит Иосиф Флавий. Который век он нес на биографии репьи хулы и похвалу, проклятия и восхищенье – казалось бы, дичайший и несовместимейший набор оценок его личности. Все становилось на свои места, когда историк – крот возвысился до пониманья сути Флавия. Там, в генной сущности его, уместились два рефлекса: неистовая жадность к наслаждениям и голый практицизм. Когда иерусалимский Синедрион вручил ему бразды правления всей Галилеей, чтобы отразить нашествие когорт из Рима – он храбро, изощренно бился, нещадно тратя жизни иудеев. Но, трезво взвесив силы и оценив давильный пресс римской осады – бежал в Иотопату. Там занял оборону и лихо воевал, усеяв трупами несчастных осажденных всю крепость. Когда же уяснил итоговую непрактичность этих жертв – пошел по трупам, скользя по лужам крови – к римскому Веспасиану. Поднявши руки, трубно восхвалял блистательную доблесть полководцев Рима, особенно Веспасиана.
И делал это с подлинным талантом всю остальную жизнь, став римским гражданином, летописцем, владельцем собственных поместий и дворцов, отряхиваясь вальяжным гусем от проклятий Синагог из стонущей, поверженной, разбитой Иудеи. Но Флавий – перевертыш, фонтанами из авторских чернил с восторженностью славил сущность Рима. Ибо горела в иудейском летописце нерассуждающе слепая благодарность к благодетелю Веспасиану. И генная искра ее, преодолев века, зажглась в душе потомка Флавия, спасенного Энлилем.
– Ты возжелал судью? – спросил Энлиль Недира – ты получил его. – Судья и я, твой обвинитель, готовы выслушать весь перечень свершенного тобой для «СТАТУС – КВОты». В подробностях, с начала века. Судейство будет исполняться в Канонах саддукейства. Там было атрибутами судьи вот это.
В правой ладони воскресшего Иосифа появилась, выткавшись из пустоты, тугая плеть. Витой зигзаг ее скользнул гюрзою между ног Иосифа и с тихим цокотом коснулся пола жесткостью утяжеленного хвоста. В левой руке уже держал Иосиф рукоятку с петлей из сыромятного ремня.
Владыка выбрал Каноничество судейства, внедренное в жизнь Иудеи саддукеями. Нещадное к себе и остальным, воинственное племя провозгласило равенство Добра и Зла, отвергло напрочь разницу меж ними.
«Все относительно» – настаивали саддукеи в толще времен. Услышав это, хулигански выскочил из беззвестности, как черт из табакерки, Рабе Эйнштейн. И высунул язык XX-му столетью: ломайте гойские мозги, разгадывая относительную заумь Мироздания.
– Нетленный и Темнейший Князь! – гусиным шипом выдавил сквозь сдавленную спазмом глотку подсудимый. – Меня будет судить Иосифина?
– К судье ты должен обращаться единственно дозволенным: «Ваше Первосвященство», – сказала восстановленная сущность стража – Иосифа.
– Я должен?!
Иосиф привставая, завел за спину руку с плетью. Бросил ее вперед. Плеть с коротким свистом взрезала пространство. Стальной, витой конец ее просек хитон плеча Недира, ужалив до кости хребет между лопатками. Взревев, Недир содрогнулся.
– Надень ее на шею. – Иосиф протянул петлю левой рукой. – Встань на колени, спиной ко мне. Не лгать, не выдавать чужие достижения за свои.
– Зачем… ошейник?!
– Ты не добавил к своему вопросу «Ваше Первосвященство». И правая рука Иосифа вновь поползла за спину, готовясь повторить молниеносный выпад.
– Так предписали саддукеи в судейском уложении Канона, – учтиво подсказал Субстракт из Тьмы над троном. Происходящее все больше забавляло.
Опущенный на дно вдруг понял, что никогда еще он не был столь беззащитно близок к окончанию жизни. И отдалить вот это окончание возможно лишь бешеной работой языка и мозга, совместно с памятью. Которые помогут доказать его вассальную незаменимость в «СТАТУС-КВОте».
Он опустился на колени спиной к Иосифу, надел петлю на шею.
– Позвольте мне начать, Ваше Первосвященство, – с смиренной мольбой сказал Никто, не человек – абитуриент перед вратами жизни.
Едва приметная усмешка раздвинула почти безгубый рот Иосифа, иссушенный недавней пыткой.
– Мы позволяем.
– Мы начали работу, Темнейший Князь, целую ваши ручки, для «СТАТУС– КВОты» очень давно. Ай сколько сделал Соломон Премудрый, да не забудут его имя вечно, чтобы потом издохли Эллинская и Греческая, и Византийская цивилизации. А что ви скажете про Авраама – сына Фара, внука Сима, правнука Ноя? А что принес нам Моисей – не тот египетский, пригретый вашим братцем, а ваш, из Меребат Кадеша? Который потащил нас всех в пустыню на сорок лет и, сделал вам, Архонт, племя непобедимых до сих пор.
Теперь позвольте мне назвать все наши центры управления гоями: 135 год до новой эры – Иерусалим. Потом Багдад и Вавилон. С VIII века – испанская Кордова. Потом великий Амстердам с набором наших бирж. Позднее – Польша. Затем, после гешехтных революций по Европе в XVII–XIX веках, Париж, Берлин и Лондон, потом…