СТАТУС-КВОта

– Держал до сорок шестого, – опять ткнул мордой подсудимого в сиюминутность ситуации Энлиль. – Пока тебя не сделал планетарным евнухом в Берлине маршал Жуков. Теперь ты спрашиваешь, кто есть кто в твоем корыте?

– Владыка! – Как ви могли подумать, что я не знаю про «ху из ху» в сегодняшней игре? Я – Каиафа и Пилат в одном лице, а ви – Небесный Кесарь, чья власть все так же, как всегда, висит над гойским стадом KI. Но, мой Владыка, великая игра нуждается в судье. А кто будет судить… меня и, чтоб отсохнул мой язык, и вас, Темнейший?

– Судить меня с… тобой?

– Архонт, ви можете сорвать мне голову. Но в той игре, куда я влип, всего две ставки: для вас – мизер азарта, а для меня, несчастного клопа на вашем ногте, вся остальная жизнь: я вновь стану Ядиром, или стряхнете с ногтя милостью своей, чтоб я забился в щель Недиром до могилы. И потому осмеливаюсь я просить: таки позвольте нам судью. И если да, то кто он будет?

Стиснутый корсетом страха, он поднял веки. Обомлел: над троном колыхался антрацитовый субстрат – непроницаемая тень, внутри которой кумачовыми сполохами вихрилась легкая веселость:

 – Торопишься, Недир. Куда тебе спешить? Ни Берлиоза, ни «Чакону» Баха ты не осилишь. Тебе, скелетно-тощему, удастся одолеть частушки и «Семь-сорок» – при пыточном наборе ароматов Кокинакоса. Я подчиняясь пожеланию клопа. Да будет судия. Вот этот.

Из сгустка с чмоком вывернулось щупальце. Змеисто извиваясь, удлинилась. Лизнуло обжигающим прикосновением короткопалую кисть Недира, где проросли уже четыре поросяче-розовых перста – зародыши обрубленных «Иосифиной» пальцев.

Недира опалило изумлением:

– Иосифина? Взбесившийся Ессей – я так вас понял, мой Владыка?

– Пусть приведут его.

– Но он… уже не ходит.

Всплеснулся в памяти очаг наслаждения: хрустящий цимес переломанных костей. Над жертвой поработал Кокинакос. Сначала выколол глаза. Затем перебивал чугунным молотком лодыжки ног, предплечья рук. Остатки дергающейся плоти сложили пополам и втиснули в железный ящик: три локтя на три. Накрыли герметичной крышкой, поскольку режуще невыносим был рев истерзанного бунтаря.

– Сюда вам могут принести, вместо Иосифа, большой бифштекс, Владыка… его уже отбили молотком.

– Ты заставляешь повторяться. Сюда Иосифа.

Недир, смиряя дрожь, сказал в селекторное рыльце:

– Ко мне Иосифину. В пластмассовом мешке. (Чудовищно смердела испражнениями падаль, оскорбляла нюх).

…В стене разверзлась щель. Дверь втянулась в пустотность переборки. В овал, пригнувшись, втиснулись поочередно двое, несущих блесткий куль. С натугой приподняв поклажу, взгромоздили на громоздкий ящик, доставленный в каюту бывшим стражем и ставший постаментом для его же тела. В нем рафинадные осколки сломанных костей, зазубрено раздирали скрученные судорогою мышцы.

– Освободите от мешка, – втек в полушария носильщиков приказ, плеснувший нетерпением от сгустка Тьмы над троном. И цепенея в ужасе от вида этой Тьмы, они содрали с принесенного хрустящий целлофан. Ударил в ноздри тяжкий, плотный смрад: текла от полутрупа предсмертная агония распада. Носильщики, усмиряя рвотные позывы, метнулись к магнитно-притягательной двери, исчезли. С изящно-тихим шипом овал в стене задраился дверной пластиной.

Над постаментом высился мясной муляж Иосифа, в комбинезоне. Его венчал обтянутый кожей череп, игольчато торчал над ним белесый гребешок волос. Под бело-мраморной пластиной лба багровой чернотой зияли две глазных дыры. Из них сочилась по щекам, марала струями комбинезон липкая слизь сукровицы. Подергивалась под льняной материей плоть. Едва приметными толчками дергались там и сям мускульные волокна. Под ними, опаленная нещадной болью, металась загнанно душа, осознавая гибельную непригодность своего жилища. Готовилась его покинуть. Недир почуял, как разгорается в нем наслаждение. Впитав агонию объекта мести, шептал, копируя божественных, непостижимых анунаков:

«Майн либер дих, Иосифина…тишамеру…ло маассэ авон аль панай, ва покед гасироти махала ми-кирбэха йирато аль-пэнейхем…(Берегись, не сотворяй греха перед лицом моим. Я карающий, устраню болезнь внутри вас. Теперь страх на лицах ваших. – др.евр).

Недир, ползая взглядом по изломанному телу идиота, не пожелавшего отдаться страсти господина своего, вдруг уловил какое-то несоответствие. Недир всмотрелся. Почуял, как медленно дыбятся остатки власяной щетины на висках: в кровянисто сочившихся глазницах недобитого что-то шевелилось. Там зарождался блеск. Он набухал пронзительно-сталистым отсверком, выдавливал на щеки остатки кровянистой слизи. И, наконец, оформился в глазные яблоки. В них грозно полыхнули пещерной чернотой зрачки.

Обретший зрение Иосиф пошевелил ступнями и руками. Всмотрелся в сгусток Тьмы над троном. Надорванным, шипящим клекотом исторгла его глотка благогодарение за возвращенность зрения и жизни:

– Владыка… я никогда не дам вам повода разочароваться в сотворенном.

– Я это знаю, – ответило Всевластие над троном.