СТАТУС-КВОта

– И ты, паскудник, хочешь убедить нас про дурь германских финансистов? Кто отпускает такие документы от себя. Как те немецкие секретные бумаги оказались в Смольном?!

– Была договоренность Парвуса и Шифа с Лениным, что все расписки будут переданы Советам, как только Россия рассчитывается с репарациями по Брестскому миру, преподнесенному Германии Лениным и Троцким. Россия заплатила за тот «похабный мир» два с половиной миллиарда золотых рублей по курсу 1913 года. Плюс – три вагона с золотыми слитками. Кроме того, вывезла до ноября 1918 года два миллиона пудов сахара, девять тысяч сто тридцать два вагона хлеба, восемьсот сорок один вагон леса, два миллиона пудов льна, тысячу двести восемнадцать вагонов мяса и двести девяносто четыре вагона пушнины.

Триста тридцать миллионов марок уплачены Германией и США за революцию в России, вернулись к ним тремя миллиардами. Попутно в дребезги разбились три главных врага всемирного кагала, стравленные друг с другом, три европейские династии: Габсбургов, Гогенцоллеров и Романовых.

«Гут гешехт!» сказал по этому поводу банкир Парвус. Лишь после этого расписки финансистов были доставлены в Смольный – о чем сообщили Сиссону его агенты в Петрограде. Их затем опубликовала «Нью-Йорк таймс». Помощник Сиссона Малькальм Девис перевел их на русский язык и издал брошюру во Владивостоке в 21-м году.

– Что в ответ с-сделал Ленин? – спросил, сцепивши зубы, Ежосиф.

– Сначала написал записку от 24.04.21 к чекистам Бокию и Уншлихту, потребовал пресечь проникновение этой брошюры в Россию и расстрелять виновных в утечке информации. Потом созвал заседание ВЦИК, куда и вызвали чекистов.

– Зачем?

– Вы задаете странные вопросы, гражданин комиссар. Но я на них отвечу.

Он замолчал. Сосредоточился и с наслаждением припоминая, истек свирепым фальцетом по – ленински, сотрясаясь в припадке бешенства, копируя Ильича:

– Вас мало гастрелять! Сугубо конфиденциально вас надо вывести во двог и повесить на вонючих вегевках! Пгофукали бездагно и пгеступно госудагственную тайну? Мне стганно слышать, что здесь говоят пго нашу геволюцию! Да, я сделал ее на немецкие деньги. Но мы делаем немецкую геволюцию теперь на гусские деньги!

– Ты, сволочь, врешь! – растерянно и потрясенно выстонал нарком Ежосиф. Теперь он точно знал: не врет. Он помнил юной, кровожадно-волчьей памятью, как страшно и необъяснимо падали с лубянского небосвода чекистские звезды, сбитые Дзержинским. Как расстреляли еще раньше зам – коменданта Смольного, а с ним – десятка два матросов, охранявших двор и здание. Расстреляли без объяснения и приговора.

– Он не врет. Я был на этом заседании ВЦИКа – сказала кавказоидная тьма над троном, в чьей зыбкости вспыхивали, гасли уже другие цифры – 1921 – 1953.

Он, Джугашвили, как и некоторые на заседании в том 21-м году, мимо которых прошмыгнули и исчезли иудины те миллионы, был опален до мяса адски полыхнувшим, сернистым пламенем из тоненькой брошюрки Девиса Малькольма.

За стенами Кремля от Кавказа и до Амура земля была усыпана гниющими россыпями скелетно-тощих трупов, растерзанных, иссохших в голоде.

Пятнали белые снега свирепой чернотой пожарищ сотни сгоревших деревень. Плач обездоленных сирот мешался в какофонии с голодным воем одичавших псов…

В далекой Дойчланд, образца 1919 г., обессиленой «победной» войной с Россией, раздавленной Версальским приговором Всемирного Сиона, гасли огни в доменных печах, мартенах, кочегарках. Счет скошенных косой туберкулеза шел на десятки тысяч… чтобы купить буханку хлеба бюргеру иль клерку, требовалась пачка марок, не уступающая ей по весу.

Все силы, соки и финансовую кровь у победителя России Дочлайнд высасывали репарации. Но взгромоздившийся на самый верх дойч – власти, назначенный Антантой министром восстановления и иностранных дел еврейский плутократ херр – Рабе Ратенау с железной твердостью лишь увеличивал размеры репарации, назвав эти условия «реальной и предельно справедливой политикой». И эта тактика сдирания семи шкур с местных туземцев, сугубо плагиатски повторяла ту, от коей выла, корчилась страна Советов, откуда только что уволокли в Германию вагоны золота и хлеба, угля, руды и леса, льна, мяса и пушнины. И все это добро, вырванное из спазматически голодных ртов и кошельков славян, уплыв в Германию, все также воровито и игриво скользнуло мимо ртов и кошельков немецких – в бездонную туманность сионистских закромов. И без следа исчезло. Остался лишь игриво-золотушный след на банковских счетах вождей – все те же тридцать три серебряника Иуды (иль триста тридцать миллионов марок, что одно и тоже).

В истерзанной войной и репарациями Германии желтушно-гнойными чирьями вызревала революция, которая катком уж прокатилась по России. И он, Иосиф Джугашвили нарком ответственный за нац. вопросы, фиксировал предельно обостренным нюхом ее этническое, местечковое амбре одесского разлива.