СТАТУС-КВОта

– Твой отец поднялся над этим, увидел и познал многое перед смертью, – горловым скрипом высказался ворон. – Ты же пока слеп. Не всем дано распознать клетку рака, начавшую плодить свою опухоль.

– Ты хочешь сказать, в нашу систему уже встроены раковые клетки? – сосредоточенно и напряженно спросил Евген, с досадой переждавший буйный выплеск Василия.

– Давно. Сразу поле Мировой войны. Она закончилась не по замыслу моего Владыки. И клетки внутри вас уже плодятся. Для вас избран теперь иной, не военный вариант воздействия. Но эффективность его будет выше.

– И что… будет?

– Пусть он уйдет, – помедлив, тускло отозвалась птица, на миг блеснули желтизной глаза, уткнувшись в Прохорова, – его разум не готов воспринять то, что будет.

– Приехали, – с усмешливым изумлением ощерился Василий, – дальше некуда – мыл, щеткой приглаживал эту кикимору, а теперь гуляй, Вася?! Пикантный поворот…

– Никто не уйдет! – нетерпеливо прервал Евген. – Говори!

– Через тридцать лет… профессор станет лазить ночью в мусорные баки и подбирать бутылки и объедки. Он будет получать втрое меньше дворника и говночиста. Учительница, студентка, врач, пойдут на панель, поскольку торговать своим телом будет выгодней. Им станет нечем кормить детей, платить за квартиру и учебу.

– Что он мелет, Евген?! – в диком изумлении рыкнул Прохоров.

– Бандиты и воры в законе, все низшие из шудр, пролезут во власть и станут править у вас областями и краями, – наращивал пронзительный клекот ворон. И Евген, поймав панический ужас, сочащийся из его глаз, вдруг понял, что перед ним лишь обросший пером горло-мегафон. Но говорит в него другой.

 – День и ночь на ваши головы будут литься смрадные помои с киноэкранов, с подмостков сцен! Исчезнут все славянские кумиры. Восторжествует голый зад гермафродито-педераста, тугие груди и заборный мат. А самки и самцы двуногих станут публично спариваться. Эстраду, как отъявленную проблядь, захватят в услужение шуты и скоморохи, плодя для зрителя насмешки, сальное глумление над теми, кто гогочет в зале над собой же с безмозглыми и оловянными глазами! Все книжные прилавки заполнит лавина приключений лощеного жулья и баб с хроническою течкой сучек! А все ворье в законе предстанут кумирами русских.

Чечня и Дагестан пронижут всю страну диаспорами бандитизма, творя от имени Аллаха резню и взрывы, подкупы и рабство, а шудры-либералы из продажной прессы в которой раз сообщат народу, что все идет по плану, а паника фашисто-патриотов всего лишь признак их скудного и скотского ума. И разум гоя, захлебнувшись в нечистотах, зомбированный квантовой пульсацией из Пентатрона на Луне, поверит вдруг, что он живет отлично и все с ним хорошо.

Уже орал, надсаживался ворон, пригнув башку к земле.

– Все недра и леса, плотины и заводы захватят наши сим-парзиты и будут делать на всем этом свой гешехт! А стая шудр в правительстве и Думе с луженой глоткой будут завывать, что частник: вор-миллиардер, высасывающий прибыль из народных недр, благо для страны, для русских. В крови и в голоде, в чахотке и во вшах будут сдыхать двуногие скоты по миллиону в год!

– Ты заткнешься, тварь?! – взревел Василий, пнул птицу ногой. Перекувыркнувшись, взверещал ворон. Распластался на буро-черном прахе сородичей, дрожа сочащимся багровым обрубком крыла.

– Ты красочно намалевал картинку, – сказал Чукалин. Не калеке сказал, тому, кто за него вещал. – Но ты забыл про наши пять процентов. Которые могут превратиться в девяносто пять: вращает колеса мироздания Сворог с Перуном.

– Блажен… кто верует… – затравленно проскрипел ворон. Замолк, измученно прикрыв глаза.

Они накинули на ворона мешок и отнесли его в машину. Без труда отвернув две гайки, сняли с АУПа сошник. И Прохоров, укладывая в чемоданчик нетронуто блестящую память об отце, кособоко воротил голову от всех. Набухли родниковой, соленой влагой глаза.

Завершив дела, оглядели поляну. Угрюмым красно-черным слоем покрыт был межствольный овал, где недавно полыхала схватка.

Там и сям предсмертно дергалось недобитое птичье воинство. Уцелевшая, все еще внушительная стая воронья, грачей обессилено приспустив крыла, пачкала дегтярным налетом первозданную зелень крон. Гнулись ветви, сучья, облепленные гроздьями птиц.

Садясь уже в машину, задержался Евген. Поднял с земли сучковатую дубину. Разбойно свистнув, запустил корягу вверх. Антрацитово-вьюжным треском взорвался лес. Прянула стая в рассыпную. Бестолково и вяло, молча потянули вроновые во все стороны.

…Когда отъехали с километр, вдруг ворохнулся в ногах Евгена мешок и сквозь холстину глухо просочился скрипучий и учтивый клекот, от коего вздрогнули, и замерла Орлова.

– Сударыня, Анна Иоанновна! Я озабочен пользой, которую обязан приносить и отрабатывать еду у вас. Готов предложить вам один из вариантов. Не столь давно стравили мы Вавилова с Лысенко. Для этого пришлось вникать в суть их учений. И я подумал: вам может быть полезно на досуге побеседовать со мной. Я изложу вам, агроному, немало интересного из тех разделов, которые мы им не дали опубликовать. И у того и у другого…