СТАТУС-КВОта

– Щ-щ-щас. Расквохтался, – вдруг оборвала клекот мать. Вспухали желваки на скулах, язвительными серо-зелеными ледышками жглись глаза. – Беседовать он навострился, видишь ли, на моем подворье.

– Позвольте, я освещу новейший поворот в науке…

– Там болтунов хватает без тебя. Работать некому.

– Тогда, что мне предназначено у вас? – понуро, скорбно озадачился мутант в мешке.

– В огороде сорняки полоть. Вон шнобель у тебя отменный, кавказского калибра, Мкртычан отдыхать может, как раз для сорняково-ударной прополки. Кроме того мышей да крыс, хорьков ловить в курятнике. Несушек щупать. Слышь, академик, не вздумай наскочить с охальным помыслом хотя бы на одну. Там Федька наш, петух голландский, хват по этому делу. Застукает хоть раз – пропал ты. Кургузый хвост твой выщиплет, а то и шпорами зарежет.

Евгений, багровея, сдерживал хохот. Ошарашено ворочалась, всхрапывала нечленораздельно академическое всезнайство в замызганном мешке. Усушка с утруской сотворились. Утрясли таки они всесветную химеру до статуса «мажордома» в курятнике.

ГЛАВА 17

У заведующей спорт лабораторией Софьи, засаженной ректором в приемную комиссию, близился вечерний поход в ресторан. И Соня, плевав на рабочую ситуацию, накрутила бигуди в ректорском туалете. Прикрыла их парчовой косынкой и дорабатывала тошнотный трудодень в таком виде.

К столу подошел, молча положил на стол стопочку документов и заявление высокий парень. Завлабша с усилием подняла веки, и будто напоролось на серый, неломкий взгляд. Над клиновидным, рельефно-разбухшим под тенниской торсом, на тугой шее парня сидела скуластая, облитая кирпичным румянцем голова с выгоревшей до белизны буйной шевелюрой.

Чуть подрагивали тонко очерченные ноздри прямого носа. Холодной ртутью мерцали, физически ощутимо давили глаза. Уйти от их просвечивающего рентгена было неимоверно трудно. И Софья вдруг ощутила, как дыбом встает у нее на спине несуществующая шерсть. Они были биологически разными на этой земле. Настолько несовместимо разными могут быть гиена и молодой залетный лев, нагло поправший гиено-местечковое существование в саванне.

Софья сморгнула и отвела взгляд от парня. С мгновенно закоксовавшейся в ней враждебностью выцедила:

– Приходя в общественное место, полагается говорить: «здра-асьте». Вас этому в деревне не учили?

– Приходя в общественное место, полагается оставлять на своей кухне бигуди и кухонную злость, – с интонацией английского лорда отозвался парень.

Софочка задохнулась. Абитуриент уходил в обвалившейся тишине. В голове его в заезженном ритме прокручивался эпизод, эпицентром которого была эта Софа: двое кавказцев склонились над столом. Один из них – горбоносый, юркий с рыжими усиками, ерзая задком, пишет. У этой…с сочно-кровавой полоской губ, молочно сверкают козьи грудки под разорванной кофтенкой. Она остервенело и дико мечется по кабинету. Взвизгивает, размазывая по щекам черные потеки туши:

– «…Пытался изнасиловать, избивая при этом по лицу.» Записал?

Она нагибается, тыча грудками в хорьковую спину пишущего, шипит:

– Чурка неграмотная, в слове «изнасиловать» две ошибки!

Члены приемной комиссии за шестью столами смаковали только что случившееся: Соню никогда еще так публично не макали!

Она раскрыла рот, намереваясь выпустить речитатив вдогонку клиновидной спине: «Что ты себе позволяешь?! Хам!».

Но горло, стиснутое неведомым опасением, выпустило нечто родственное гусыне на яйцах:

– Ч-ш-ш-ш…

Она сомкнула губки и застегнулась душой под взглядами. Уткнулась в оставленный листок. Ровным крупным почерком его венчала фраза:

«Прошу принять меня абитуриентом на спортивный факультет вашего эрос – института. Евгений Чукалин».

Софья увязла в последнем сочетании: «эрос – института» что за бред… это про что, это как?!

«Издевается над всеми, сволочь». Наконец созрел в ней окончательный настрой. Она возненавидела автора заявления хищно и навсегда.

Это каленое чувство оформилось в действие уже к вечеру. Соня знала цену своим рекомендациям. На исходе рабочего дня она успела переговорить с доцентом кафедры физвоспитания Джабрайловым, принимающим у абитуриентов экзамены по специальности. Затем, немного погодя, заловила декана спортивного факультета Щеглова.

В коридорных едких флюидах, среди свежее окрашенных стен рядом с деканатом, Софья застопорила декана за нижнюю пуговичку клетчатой безрукавки:

– Евгений Максимович, к вам на факультет ломится некий Чукалин. Хотите мое мнение?

– Хочу, – покорно отозвался декан, нежнейший и верный спутник по жизни своей красавицы супруги, Верочки Силантьевой, подарившей России не одну чемпионку по художественной гимнастике. Ему до озверения хотелось не мнения этой проректорской царап-мадамки, а арбуза и пива, которые с утра настыли в домашнем холодильнике.

– Это патологический хам и наглец. Мы с ним нахлебаемся, если он поступит, – сверкнула чекрыжными лезвиями своего спецстатуса ректорская Эсфирь.

– Благодарю вас, Соня, учту, – осторожно высвободил пуговку из цепкой лапки декан. Он знал, что учитывать Софочкино мнение придется. Процентов на девяносто.