Поднявшись по лестнице, Гамаш отступил в сторону, а Лакост открыла дверь и вошла внутрь в сопровождении криминалистов. Пока они проходили мимо него, Гамаш повернулся и посмотрел на деревню и ее жителей.
Они выстроились полукругом у бистро. С того места, где он стоял, это было похоже на выражение общественного неодобрения.
Повалила снежная крупа, то ли снег, то ли ледяной дождь. Но они продолжали стоять там, глядя в сторону церкви. Темные фигуры вдали. Они не двигались. Смотрели на него.
Наконец он зашел в церковь. Туда, где предлагали мир, спокойствие и убежище даже старухе, которая молилась за Сына Утра.
Гамаш спустился по лестнице в темноту.
Цокольное помещение представляло собой довольно большое пространство с потертым, исцарапанным линолеумом на полу, звукоизолирующей плиткой на потолке, кое-где подпорченной водой, и обшивкой под дерево на стенах. У стен стояли стулья и длинные столы со сложенными ножками.
Изабель Лакост огляделась, острым взглядом отметив тот факт, что другого входа тут нет, а окна хотя и имеются, но на них такой слой грязи, что свету или незваному гостю проще пройти сквозь стену.
Но если не говорить об окнах, в остальном здесь было чисто. Не засорено. Даже не пахло плесенью.
В дальнем конце помещения располагалась кухня с оборудованием. Сбоку была открытая дверь.
Лакост повернулась, услышав знакомые шаги, и увидела спускающегося по лестнице Гамаша.
Он жестом пригласил ее пройти к открытой двери.
– Кладовка, – пояснил он, пока они шли. – Мадам Гамаш спустилась туда в поисках вазы. Там она его и нашла.
– Когда это было?
– Приблизительно без четверти два. Она заперла дверь и позвонила мне сразу же, как только вернулась домой, а инспектор Бовуар тут же позвонил тебе.
Они оба инстинктивно посмотрели на часы. Три пятнадцать. Прошло полтора часа.
Арману приходилось бывать в цокольном помещении церкви. Здесь устраивались похоронные приемы. Здесь готовились свадебные пиршества. Здесь собирались члены бридж-клуба, проходили различные занятия, проводилась распродажа домашней выпечки.
Это было уютное помещение, на которое не влияли ни время, ни мода.
В кладовку Гамаш никогда не заходил и даже не знал о ее существовании.
Старший суперинтендант Гамаш остановился на пороге, не входя внутрь. Там и для криминалистов-то не было места.
Горели лампы дневного света, не выключенные Рейн-Мари. Единственное освещение в маленьком пространстве. Окна отсутствовали. Пол был земляной, без покрытия.
Вдоль стен стояли грубо сколоченные деревянные полки, на которых виднелись несколько ваз, старые, покрытые ржавчиной жестяные банки и стеклянные банки с помутневшими консервированными овощами и фруктами.
Гамаш увидел и оценил все это, но его внимание привлекло то же, что привлекло и всех остальных, – черный неподвижный ком в углу, будто что-то появившееся из земли, выдавленное из нее.
Большая черная глыба.
Изабель Лакост повернулась к Гамашу, озадаченная:
– Это кобрадор?
– Oui.
Бовуар тоже стоял у дверей, дрожа от нетерпения. Он хотел войти, присоединиться к криминалистам. Но когда Гамаш сделал шаг назад, то же самое сделал и он.
Приехала коронер и, поздоровавшись с Гамашем, посмотрела на Бовуара:
– Миленькие очочки.
Потом доктор Шарон Харрис прошла мимо них в кладовку.
– Видишь, они ей понравились, – машинально сказал Гамаш. – Они нам всем нравятся.
Бовуар отошел в сторону. Ему было тяжело стоять без дела, и он начал ходить вдоль стен большого помещения, словно хищник в клетке. Хищник, почуявший кровь.
Когда произвели фото- и видеосъемку и взяли образцы, доктор Харрис опустилась на колени рядом с телом.
– На нем маска, – сказала она и оглядела стоявших вокруг.
Лакост тоже встала на колени, чтобы лучше видеть, агент с видеокамерой опустился рядом с ней.
– Я должен вас предупредить, – сказал прокурор. – Это тяжелое зрелище. Возможно, вы захотите отвернуться.
Все в зале суда подались вперед.
На видео (изображение немного подрагивало, но было четким) Изабель Лакост, ее заместитель и доктор Харрис склонялись над черным предметом.
Старший суперинтендант Гамаш шагнул вперед и опустился на колени рядом с Лакост. Виднелась тень еще одной фигуры – инспектора Бовуара.
Потом камера наехала на эту черную глыбу.
Какие-либо детали различить было трудно, пока камера не приблизилась еще больше и не сфокусировалась на маске.
Маска оказалась треснутой.
Некоторые из зрителей в зале суда опустили глаза.
– Я собираюсь снять маску, – сообщила старший инспектор Изабель Лакост.
Еще больше людей опустили взгляд на свои руки.
Снять маску оказалось делом непростым, и зрители видели мелькавшую под ней плоть.
Наконец маску сняли с лица, но никто из зрителей уже не смотрел на экран – только участники процесса и судейские.
Судья Корриво заставила себя посмотреть, скользнув взглядом по присяжным и посочувствовав этим беднягам. В начале процесса они пребывали в эйфории оттого, что стали участниками слушаний по делу об убийстве. А теперь получили психологическую травму. Или, хуже того, онемели от ужаса.