Стеклобой

Романов знал, что так себя с Максом вести нельзя, он не признает истерик и визгов, с ним стоит разговаривать спокойно, имея аргументы и формулировки, иначе он только скривит лицо, поправит очки и перестанет обращать на тебя внимание. Но сейчас сдерживаться больше не было сил. Он понял, что уже очень давно в нем натянута до боли и предела некая струна, которая больше не может оставаться натянутой. Ее нужно ослабить хоть немного, поэтому пусть он ответит хоть на один вопрос.

Макс смерил его взглядом, наклонил голову, словно оценивая степень нормальности Романова, взял его за плечи и усадил в кресло.

— Успокойся. Я здесь давно, еще с институтских времен. Веду одно исследование и почти закончил его, осталось немного. Я знаю — в этом городе можно получить все, что захочешь, при помощи вот этого предмета, — он кивнул на зеркало. — Первый заход провалился, но я на верном пути. Это ретранслятор. В здешнем карьере необычный песок, из которого делают особое стекло. Зеркальная поверхность транслирует твои желания в центр — в субстанцию города, и та обязана их исполнять. Есть одна неизвестная переменная, но я скоро ее найду. И все будет хорошо. О тебе я тоже все знаю. И о городе. Ты чертов счастливчик.

— Он отберет моих детей, скорее всего уже отобрал!

— Нет доказательств. Чем ты располагаешь, только его угрозами? Как они сюда попадут? Дороги в город заблокированы, вокзал перекрыт, аэропорта, как ты знаешь, нет. Ни кораблем, ни самолетом, как говорится, дружище.

— Нет-нет, завтра будет последний поезд, — негромко сказал старик, не отрываясь от карты.

— Все-таки есть польза от твоего восточного друга, — усмехнулся Макс. — Значит, отправишься на вокзал, Митя.

— Скажи, стратег, если я правильно понял вас обоих, на меня в городе облава, так? Две армии охотятся, как я дойду? — Романов пытался набить себе цену в глазах Макса. — Меня и здесь-то найдут, наверное.

— Ну, тебе же надо на вокзал, — отозвался Макс, сделав ударение на слове «надо». — А двери дубовые, в любом случае у нас есть время, пока их вышибут.

— Я еще набросил засов, — добавил вдруг Романов.

— Умница, — снисходительно улыбнулся Макс, и тут Романову опять захотелось дать ему по морде.

— Итак, главное — доставить тебя на вокзал, а там разберешься.

— Стойте, — наконец оторвался от карты старик. — Дмитрию Сергеевичу там даже рядом нельзя появляться, — грустно сказал он и весь как-то осел, как не вовремя извлеченный из духовки бисквит. — Завтра на вокзале городской сход, они называют его «переделом». Предводители армий будут делить город на две половины, это вроде военного перемирия. Решено предотвратить надвигающееся гражданское противостояние. С каждой стороны ждут по сто самых влиятельных представителей.

— Кому об этом известно?

— Каждому жителю, я полагаю.

— А это означает, что они все будут там. — Макс почему-то широко улыбнулся. — Волшебное слово «передел» превратит наших скромных соседей в хищную стаю. Прекра-а-сно, — протянул он.

— Что же прекра-а-асного? — передразнил Романов.

— Им будет точно не до тебя. Тебя никто не заметит, тем более не подумает, что ты, идиот, решишься лезть в самую гущу. Живым ты туда и вправду вряд ли дойдешь, так что придется тебя укокошить заранее, — и Макс снисходительно улыбнулся.

Романов непонимающе уставился на Макса. Как всегда, тому удалось выставить его дошкольником, неспособным сложить слово из нескольких букв.

— Позже объясню. Бери зеркало, тащи за кулисы, там реквизиторская. До утра есть время, устроим урок труда. Степан Богданович, как у вас с физподготовкой?

Глава 17

Больше всего Романов боялся соскользнуть — носилки получились громоздкие, плоские, тело съезжало с них, как с ледяной горы, и он рефлекторно хватался руками за края.

— Лежи, — сказал Макс. — Не ерзай, покойничек. Пугаешь поминающих. — И добавил: — Как ты помнишь — можно загадывать все, кроме воскрешения.

Ящик Беган-Богацкого уперся ему под ребра и Романов схватил Макса за рукав.

— Митя, тебя надо убить, чтобы ты сыграл покойника? — строго спросил Макс, и Романов послушно вытянул руки вдоль тела.

— Степан Богданович, — шепотом спросил Романов. — А нельзя ли оставить этот чертов ящик здесь?

Беган-Богацкий, судя по яростному шороху, путался в белом докторском халате:

— Нет, это важнейшая часть нашего исследования!

Романов мысленно выругался.

Воцарилась тишина. Романов представил, что он и вправду умер, и сейчас его торжественно, на носилках, под белой простыней, понесут через весь город.

Макс с усмешкой сказал:

— В свой последний путь отправляется мэр Дмитрий Романов. Он хотел попасть в этот город всю жизнь, и вот он здесь. Он взлетел высоко, он вершил судьбы, миловал и казнил, а теперь лежит под простыней, ничтожный и успокоенный. Поминающие, займите места у носилок, процессия отправляется. Вокзал ждет.