Стеклобой

Романов тряхнул головой, они перебрались через чугунный забор и быстро пошли вниз по улице. Беган-Богацкий захромал и сразу стал отставать. Впереди зашумели женские голоса, Романов чертыхнулся и затащил Беган-Богацкого в ближайший подъезд. На лестничной площадке он подергал ручки дверей — одна из них поддалась, и они ввалились в полутемную прихожую, заставленную грязными сапогами. С антресолей угрожающе торчали рога велосипеда. Романов неудачно повернулся, и на них съехала стопка пустых картонных коробок, с треском попадали бамбуковые удилища и какой-то рыбацкий хлам. Беган-Богацкий зашипел, его белые пальцы, поворачивающие щеколду, светились в темноте. А перед лицом Романова подергивалась, дразня и раскачиваясь большая медная блесна. Но погони не было.

Квартиру покидали в спешке — в комнатах еще ощущалось присутствие хозяев. Романов заглянул из полукруглой прихожей в дверь налево — это была детская. С двухъярусной кровати свисали, как зайцы, вниз головой, колготки, под ногой хрустнули детали конструктора.

Романов осторожно прошелся по квартире и заглянул во все комнаты, в гостиной был накрыт овальный стол. От шагов Романова подрагивал холодец на тарелках. Сардинки, как стрелы Амура, указывали на отекший испариной графин с водкой. Посередине стола темнела на блюде индейка — с холодными прожилками, с запекшимся чесноком, с розовыми надрезами кусков.

Романов с усилием заставил себя отойти от стола — он не ел со вчерашнего дня — и выглянул в окно. По улице валил народ, люди бежали, шли, и через окно долетали фразы:

— Скоро закроют ворота! Будут раздавать!

Романов едва успел отпрянуть — буквально в метре от него проплыло обиженное и сосредоточенное лицо Степаниды.

Как и всегда, когда энергия Макса захватывала его, разрушала своей центробежной силой все вокруг, крутила и отжимала его, как в стиральной машине, а затем бросала черт-те где и уносилась дальше, он не испытывал обиды и разочарования. Друг его не мог иначе, и не мог по-другому. Надо подождать, и его неведомая орбита повернется и столкнет их, не будет суеты, криков и погонь, и они смогут посидеть за кофейком и все обсудить.

Беган-Богацкий безучастно стоял у дивана и изучал фотографии на стене.

— Поешьте, что вы уставились в стену, — сказал Романов, — неизвестно, когда удастся снова.

Беган-Богацкий показал на фотографию мужчины со старухой в рамочке:

— Меня этот взгляд всегда пугал. Между прочим, удивительная традиция — жители толпами переснимают эту фотографию, таскают с собой, вешают на стены и держат в бумажниках. Думают, это колдунья, а это обычная старуха, мать беглого актера Адама Пафнутьича. Представьте, именно он, польстившись на должность, сдал купцам Кружевниковым местоположение песчаного карьера с тем самым песочком. Так наш городок с обмана и предательства начался. Адама Пафнутьича при известных допущениях можно назвать первым жителем города, — Беган-Богацкий бережно снял фотографию со стены, вынул из рамки и сунул ее в ящик. — Документы — к документам!

— А ведь говорила ему мамочка, не води корыстных бородатых мальчишек в нашу фамильную песочницу, — не оборачиваясь сказал Романов. — До вокзала вы меня доведете, а дальше?

Беган-Богацкий сердито пожал плечами, подошел к столу, придирчиво изучил его, затем взял тарелку, прицельно выхватывая куски:

— Скажите мне, Дмитрий Сергеевич, чего хочет этот мерзавец?

— Макс? — Романов улыбнулся. — Макс прозрачен, как продукция стекольного завода, — он всегда хочет славы. Ну или, если уточнить, — он всегда хочет выбить десять из десяти в любых обстоятельствах.

— Замашки соответствующие, — не сдержался старик. — Бандит! Пытался шантажировать город! Здесь речь не про славу, Дмитрий Сергеевич. Его бы энергию, чтобы теорию бонусов проверить…

Романов тоже подошел к столу и вонзил вилку в помидор.

— Вы никак не хотите поверить, что от бонусов избавиться нельзя. Бонусы — это естественный предохранитель, впаянный в каждого из нас, — Романов говорил нехотя, он знал, что повторяет сейчас интонации отца. Точнее, того, кто являлся ему в облике отца.

Беган-Богацкий презрительно хмыкнул.

— Уберите предохранители, и тут все сгорят как утюги, — продолжал Романов. Он злился от того, что старик даже не пытается его услышать. — Поумирают, вы это понимаете? Люди несовершенны в своих желаниях. Они хотят того, что им не нужно, и то, что получить невозможно. Это темная сторона каждого из них придумывает бонус, а не злой город. Вы все еще хотите спасти человечество?

Беган-Богацкий, брезгливо скривившись, сказал:

— Вы порете бесполезную ослиную чушь, Дмитрий Сергеевич, которую вам внушил город, когда встречался с вами. Вы были напуганы, а напуганный ученый — это не ученый, поскольку у него нет главного инструмента для изучения мира — головы! Вы хотите доказательств?

Беган-Богацкий ударил ногой ящик, который все время стоял рядом с ним.

— Вот они, доказательства! — он схватил крышку, дернул ее, и на пол упало несколько пергаментных листов.

Романов, не откладывая тарелки, подошел и взял в руки один из них:

— Это?

Он пробежался по неровным строчкам: