Стеклобой

Нож снова шлепнулся на землю.

— Ну и спасибо тебе за травку, — Митя осторожно поднял нож за лезвие и почти не глядя швырнул в деревяшку, нож завибрировал, воткнувшись в самую середину.

На следующий день Митя обошел все привычные места, но Саши не было ни в одном из них, он сгонял наугад и к ручью, и даже на дальний обрыв, но и там никого не нашел. Идти к ее дому он трусил так, что даже ноги немели, но к вечеру сдался и побрел к дачам. Поднимаясь из-за пригорка, он заметил костерок у горелого дерева, рядом сидел Макс, вороша ветки. Искры отрывались от пламени и взлетали вверх роем жгучих точек, дым вырастал в небо.

— Ну идем к ней, поможем убраться, они только приехали, я видел, как они с бабкой шли со станции, — Макс смотрел на Митю, и в очках плясал огонь. — Что, не хочешь? Ну я сам тогда.

Митя рывком развернул велик и молча пошел в деревню, с досадой понимая, что не может сделать ничего другого, оцепенение охватило его и навалилось на спину и плечи, зажало горло и приказало убираться восвояси.

Утром он нашел на крыльце свою штормовку и компас. Саша тем летом больше ни разу не взглянула на него, а он не мог решиться заговорить с ней. Лето закрутилось плотным клубком и понеслось дальше, он научился водить дедов «Жигуль» и плавал до дальних мостков без отдыха, получил у бабушки вечное право возвращаться когда ему вздумается, но что-то навсегда осталось в нем незаполненным, какой-то светящийся пустой кусок солнечного блика.

Глава 20

Романов сидел на шпалах, рельсы тянулись по задворкам заброшенных садов, оттесняя старые склады к лесу, потом пересекали большое поле между заводом и рекой, и снова ныряли в заросшие сады. Вокруг запоздало расцветала сирень, и ее запах, смешанный с мазутом, переносил Романова во двор времен его детства, где железная дорога грохотала за соседним забором. Весной рабочие в оранжевых куртках со своими ведерками усыпали пути, как ягоды облепихи, и длинными палками с поролоном пропитывали шпалы вязкой смолой. Она оставляла на рельсах большие круглые капли, которые ребята звали «слезы паровоза».

Плечо подергивало. Он поежился и закрыл глаза — поезд в такой тишине не пропустишь.

— Грузовой, но один вагон специальный, яркий, с площадкой, запоминайте, дядь Мить, — встревоженно говорил Кирпичик, когда они расставались. — Там ваше зеркало, Александрия Петровна так сказала. И она просила передать, что она присмотрит за Варварой, — Кирпичик ухмыльнулся, — и чтобы вы прекратили называть ее Ящером, она утверждает, что это грубо и неинтеллигентно.

Ночь он провел за грудой старых посеревших досок, сваленных у стены пакгауза. Теплой одежды в кабинете не нашлось, и он прихватил с собой два клетчатых одеяла; одно осталось за досками, а в другом он сидел сейчас, похожий на пациента, вышедшего покурить в чахлый больничный дворик.