Читаем Стеклобой полностью

К обеду он добрел до кладбища тракторов, где обычно собирались парни, там можно было найти Макса, который так и не заявился к нему домой, хотя Митя ждал этого. Солнце жарило со всей дури, ослепляя, нагретые железки пахли старым маслом. Парней было всего двое, Макс кидал перочинный нож в мишень из покрышки, как всегда, попадая раз через пять, но не сдаваясь, а только сосредоточенно поправляя очки на носу. Значит, его не забрали, и Хечи нет с ними, и остальных. Значит, сержант сдержал слово, значит, Макс все-таки закрыл свой рот.

Он подошел ближе.

— Отойдем, — попросил Митя, не зная, можно ли злиться сейчас, или правильным будет дождаться объяснений.

— Здорово, идем. Как там дома? — как ни в чем не бывало отозвался Макс и с усилием вытащил нож из рыхлой резины.

— Нормально. Ты знал? — Митя внимательно смотрел на Макса.

— О чем? — Макс поднял деревяшку под ногами и пристроил в раздвоенный ствол сосны. — Отойди, я пока часто промахиваюсь, — сказал он, но Митя не двинулся с места.

— Ты все понимаешь, ты знал, что это ее дом? И ты не сказал мне. — Почему-то предательски горький комок застрял в горле, и почти подступили слезы.

Макс прищурился и с силой метнул нож — он шлепнулся в сухие иголки.

— Я знал. Конечно, я знал. Мне нужно было знать, куда я тебя веду, Хеча не самого большого ума, глупо идти за ним вслепую. Но там было безопасно, я все проверил. Черт, не дается мне этот нож.

— При чем тут? Почему в этот дом? Ты дружишь с ней, мы же вместе… Ты говорил, что она хорошая! Я видел, тебе она нравится! — Митя старался не кричать, все равно комок заставлял голос срываться.

— Странная, но ничего, верно. — Макс коротко улыбнулся. — Послушай, что ты разнылся, Хече нужен был пистолет, он назвал дом, я сразу понял, чей он, но отступать как-то кисло, он вычисляет трусов, а раз я уже в курсе, сливаться было нельзя. А ты, если бы узнал, ты бы свалил, и все, это был бы конец, тебя никуда не взяли, да еще и наваляли, испугались бы, что сдашь.

«Не взяли?! Да плевать мне на них на всех!» — Митя сжимал кулаки, но не знал, на кого он больше злится — на себя, на Макса, на Хечу…

— Ах, плевааать, ах, ты гордый, — Макс, не глядя на него, целился в деревяшку, раскачивая нож на руке, — а кто просился, кто говорил, какие они растакие… ты хотел дело, ты знал, с кем связался. И я тебя поздравляю, ты все прошел, переступил через себя и сдержал слово, теперь ясно — ты можешь, понятно тебе? И я взял все на себя, тебя там не было, ты чист, можешь свободно гулять по зеленой травке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее