Читаем Стеклобой полностью

Он практически вывалился в окно, рамы затрещали, он зацепился чем-то и выломал одну из створок локтем или, может быть, пяткой. Внизу ждал Макс; вытягивая шею, он смотрел по сторонам.

— Ты охрененно медленный, Митяй, — нервно проговорил он и втянул его за угол, — здесь милиция, нам надо рвать когти, не дожидаясь этих. Парни отвлекают сержанта бардаком на веранде, это пятнадцать суток максимум, а мы с тобой сейчас можем огрести гораздо больше.

Они рванули к забору, но тут же уткнулись в обширный живот участкового, который не мешал ему быть прытким, в его полноте была изначально заложена подвижность, он прыгал как теннисный мяч.

Внезапно Макс больно двинул Митю локтем под дых, выхватил пистолет и тихо сказал ему: «А вот теперь беги». Митя помнил, как рванул и перепрыгнул через забор, как мчался по улице, блуждал по окрестностям, пока не понял, что есть только одно верное решение — идти в милицию и вызволять Макса, объясняться и признаваться о всем.

Давно стемнело, окна в отделении были распахнуты, в свете лампы было все отчетливо видно, Митя подошел к одному из них.

— Это я виноват, это сделал я, — монотонно и негромко повторял Макс, сидя у стола сержанта и сложив руки на груди.

— Послушай, дружок, — устало говорил сержант, рядом с ним дымился чай в подстаканнике, — на Хече помимо мелкого хулиганства еще одно тяжкое телесное, я посажу этого щенка, даже если ты вынес сто тысяч пистолетов, понял? Имел место сговор, вы все проходите как банда, лично тебя я могу отпустить, принимая во внимание твой первый раз и то, что тебе, сопляку, мало лет, но только если ты закроешь свой рот. А парни его расскажут мне много красивых историй, чтобы только мамочка их не заругала. Пацанье, как же вы надоели мне, а.

Ночь прошла плохо, его тошнило, и снилось липкое. Он еле дождался утра, но дед не отпустил его сразу после завтрака, а затеял менять колесо «Жигуля», сбежать было нельзя, он давно обещал помочь. Да и, признавался он себе, не знал он, что делать, куда идти, у него было слишком много вопросов. Все утро он ждал стука в дверь и усталого сержанта, который придет выяснять у бабки, где был ее внук Дмитрий Романов вчера вечером.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее