Стеклобой

— Не задело тебя в вагоне, Димма? — Иван вскинул голову и пристально посмотрел на Романова.

Складка у губ, прищуренные глаза — сквозь его черты необъяснимым образом проступило лицо отца и Романов впился пальцами в раму. Основное действие пьесы опять разворачивается без него; рабочему сцены не положено знать сюжет, а дозволяется только стоять и ждать, когда у него примут реквизит. Из-за кулис не видно сцены целиком, реплики актеров доносятся урывками. Как же он устал.

— Не привыкнешь никак, — усмехнулся Иван и подошел к висевшей на стене пожелтевшей фотокарточке. — Так часто переодевался, что и не вспомню физиономию свою, — он, по-птичьи наклонив голову, рассматривая изображенных на портрете старуху и бородатого мужика, словно изучал свое отражение. — Сам я из беглых крестьян был, гулял с уличными скоморохами да лицедеями, а сторожку пожаловали мне за особое рвение, — Иван довольно обвел глазами комнату. — А ты, человек прохожий, зеркальце на гвоздик вешай, не стесняйся. Без него тут никакого интересу — так, неказистая избушка сомнительной исторической ценности. Вот его место, родное, насиженное, — и он махнул рукой на выцветший прямоугольник стены.

Романов заметил на столе большой лист бумаги, на котором чернел сложный многомерный рисунок. На пол скатилось несколько простых карандашей. Он узнал их по вырванным с корнем ластикам, и дыхание перехватило.

— Что с пацанами? — проговорил Романов.

— Главный вопрос, что с тобой, — Иван подошел к столу и принялся по-хозяйски рассматривать кувшины и тарелки с едой. — Ты вообще красоту момента чуешь? — он придирчиво выбрал из маленького бочонка соленый огурец и с хрустом откусил от него. — Как только ты внес сюда зеркало — я вновь получил заветное место, где желания исполняются без жестоких поборов. Где зеркало было? У Дмитрия Сергеевича. Пылилось дома, протиралось редко, — Иван поднес к глазам огурец, как будто говорил с ним, кривляясь. — Кто-о-о разгадал загадку хитроумную о сторожке? Он, добрый молодец, Дмитрий Сергеевич. А кто в себя никогда не верил, а? Стало быть, Дмитрий Сергеевич и есть ответ на все свои вопросы, да, мой хороший? Лихой поворот! — Иван забросил за щеку огурец и усмехнулся.

— Я запрягаю долго, зато приезжаю вовремя, — зло ответил ему Романов.

— И то правда, — Иван отер руки о скатерть. — Хвалю! Как матушка моя говорила, собственной капустой допер. Без подачек. Но теперь пора тебе восвояси, времени мало осталось, — он деловито осмотрелся и шагнул в глубину сторожки.

— Выходит, вам нужно было только, чтобы я принес сюда зеркало? И все? — проговорил ему в спину Романов и осекся — там, в полутьме он увидел на спинке стула свитер — желтый с маленьким синим слоном.

— Носить, мил человек, твоя забота. А моя — получить, — ответил Иван, обернувшись. — Разлука с ним была долгой. Александрия Петровна спровадила мое зеркало из города вместе с Варей, боялась, видать, как бы я не сотворил чего, или мстила за своего поэта с прохладной фамилией, не знаю. Так что все сошлось. По отдельности зеркало — стекло да рама, а сторожка — набор бревен. А когда все вместе, тут даже я желание без довеска могу загадать, — Иван подмигнул. — А раньше — не мог!

— Зачем тогда все эти переодевания, разговоры, мэрство, пожары, дети мои зачем?! — едва сдерживаясь, чтобы не закричать, выпалил Романов. Обжигающая, царапающая горло злость вскипела в нем. Он вспомнил счастливого старика, победно машущего крыльями парадного кимоно.

— Все ради тебя, мятежный, ради личности твоей блистающей, — Иван вышел из полумрака, и Романов разглядел в его руках большую жестяную банку, заткнутую тряпкой. — Сперва пирожками тебя потчевал, ублажал, как мог, подходил ты мне. И осторожный, и чуткий, по наукам подкованный. До власти охоч, на отца обижен до смерти — загляденье, — с умилением сказал Иван. — А как своевольничать начал, пришлось плетку достать. Полгорода сжег, людей взбаламутил, чтобы гнали тебя как пса, пока в голове не прояснится. А то сидел бы дома, папку черную обнимал как сокровище дорогое. Ты сам зеркало должен был принести, нет у меня прав отбирать его, — Иван подмигнул.

— Жители были ни в чем не виноваты. Вы запугали и без того несчастных людей, они уязвимы, злы и потеряны. Объясните мне, наконец, зачем это все?! — Романов говорил и с отвращением вспоминал самого себя на деревянной трибуне. Он возвышался над слившейся в единую массу толпой, готовой с одинаковой охотой пожирать ярмарочные бублики и рвать его, Романова, на куски.

— Зачем это все? — прозвучал из полутьмы глухой голос. — Отвечает Дмитрий Романов, Петербург.

Романов уставился на Ивана и выдержал прожигающий насквозь знакомый взгляд.

Спустя мгновение Иван взмахнул руками, будто объявляя цирковой номер.