Стенание

— Я уверен, что вы поступили правильно, — произнес я, тщательно взвешивая каждое слово. Мне отчаянно хотелось перевести разговор на книгу, но на молодого человека не следовало слишком давить. Кроме того, нужно было дать время Бараку, и я сказал: — Хотя, наверное, это было печально — порвать с такими людьми, когда вы узнали их лучше.

Милдмор вздохнул:

— С ними было нелегко. Кёрди, правда, был приличный человек, он спрашивал, как я живу один в мире. И хотя, наверное, преуспевал в своем свечном деле и имел деньги, всегда одевался скромно. Думаю, он материально поддерживал шотландца и Грининга тоже. Из слов мастера Кёрди я понял, что его родные были старыми лоллардами, которые читали Библию, втайне переведенную на английский. Ну, он не просто проповедовал, что надо делиться с другими, но и сам был щедр — так что у него слово с делом не расходилось. — Томас посмотрел на меня и вдруг спросил: — Они все мертвы, сэр?

— Не думаю. Но мне нужно разыскать их. Не для того, чтобы причинить вред, но, возможно, чтобы не дать нечаянно совершить одну глупость.

— Они не были жестокими людьми, — заверил меня Милдмор. — Они отвергали насилие. Хотя часто говорили слишком уж горячо… — Томас грустно улыбнулся. — Элиас утверждал, что все богатые должны быть повержены, что их надо заставить работать в поле, как простых людей.

Мне вспомнились слова Оукдена, который совсем недавно подслушал громкий спор товарищей Грининга в его лачуге.

— Они во многом не соглашались друг с другом? — уточнил я.

Тюремщик кивнул:

— Частенько расходились во мнениях, хотя обычно по каким-то неясным для меня вопросам. Например, если кого-то крестили в младенчестве, то нужно ли погружать его в воду целиком при повторном крещении в зрелом возрасте.

— А в том, что касается общественного устройства? Например, кто-нибудь возражал против замечания Элиаса, что богатых нужно свергнуть?

— Нет, с этим все были согласны.

Я улыбнулся Томасу:

— Похоже, эти люди жестоки в своей праведности?

— Да уж. Хотя Грининг был мягкий и дружелюбный человек, пока дело не касалось религии. Хуже всех был голландец. Вот уж кто не стеснялся в выражениях. Иногда из-за акцента его трудно было понять, но это не мешало ему употреблять такие слова, как «слепой дурень» или «безмозглый грешник, обреченный на ад», если с ним не соглашались. Это он чаще всех говорил о Джоне Бойле.

Я задумался, был ли Вандерстайн знаком с английским изгнанником. Для голландца, занимавшегося торговлей на континенте, это не так уж и невозможно.

А Милдмор продолжал:

— Шотландец тоже был сердитым. Наверное, обиделся, что его изгнали с родины. Он бывал страшен, такой большой разгневанный человек. Думаю, с ним плохо обошлись дома в Шотландии. Я знаю, что у него там осталась жена.

— А Лиман?

— Джентльмен из Уайтхолла? Я чувствовал в нем родственную душу, потому что его тоже, как и меня, беспокоил вопрос, избрал ли его Бог для спасения. Как и все они, Лиман постоянно твердил о грядущем конце света, как предсказано в Откровении Иоанна Богослова: дескать, придет Антихрист, и мы должны быть готовы к суду. Этого я до конца не понимал.

Это была еще одна излюбленная тема анабаптистов, как и других радикальных протестантов. Оукден упомянул в этой связи некоего Бертано, и вчера это имя было на устах убийц Грининга. И я спросил как можно непринужденнее:

— Многие отождествляют Антихриста с конкретным человеком. В кружке называли его имя?

Томас с искренним недоумением посмотрел на меня:

— Нет, сэр.

— Может быть, с итальянцем?

— Вы имеете в виду папу римского? Они упоминали папу, постоянно проклинали его, но и только.

Я понял, что если члены кружка и впрямь считали этого загадочного Бертано Антихристом, то предпочитали помалкивать об этом при тех, кому не до конца доверяли, и тихо произнес:

— Так или иначе, теперь все члены этого сообщества исчезли. Как по-вашему, по какой причине это могло случиться?

Щека Милдмора дернулась, а потом он сказал:

— Думаю, они сбежали из-за книги.

Я посмотрел в его страдальческое встревоженное лицо и решился взять быка за рога:

— Вы говорите о книге, которую украл Майкл Лиман?

Тюремщик непонимающе уставился на меня:

— Лиман? Нет, это я тайно вынес ее из Тауэра и отдал Гринингу. Рассказ Энн Аскью о том, как ее жестоко допрашивали и пытали.

На мгновение голова у меня пошла кругом. Мы уставились друг на друга. А затем как можно спокойнее я попросил:

— Расскажите мне о книге Энн Аскью, Томас.

Молодой человек нахмурился:

— Разве вы ничего не знаете? Я думал, именно поэтому вы вчера и приходили в Тауэр.

Милдмор заерзал в кресле, и на мгновение я испугался, что он сейчас в панике убежит.

— Да, это верно, — солгал я и как ни в чем не бывало продолжил: — Я и впрямь занимаюсь поисками рукописи Энн Аскью. Но меня ввели в заблуждение относительно того, кто передал ее Гринингу. Вы уже многое мне поведали, Томас. Лучше сообщите и остальное. Клянусь, я никакой вам не враг.

Тюремщик снова посмотрел на меня и наклонил голову:

— Похоже, у меня нет выбора.

Я не ответил.