Стенание

— Мой викарий сказал, что таким образом я зайду слишком далеко, а отрицание мессы противоречит указам короля, который является главой Церкви и поставлен самим Богом, — продолжил рассказывать Томас. — Но вскоре я познакомился с мастером Кёрди.

— Пропавшим другом Грининга. Свечником.

— Да, сэр. Он был немного знаком с моей матерью. Она умерла в начале этого года. Я поговорил с ним после похорон, и он пригласил меня выпить. А потом перевел разговор на религию. Он образованный человек, хотя самоучка, и вообще обаятельная, располагающая к себе личность. Мы снова встретились, и он сказал, чтобы я приходил на собрания, где можно поспорить о том, что меня волнует, с людьми, которые придерживаются схожего образа мыслей: дескать, это может быть мне интересно.

Я посмотрел на вытянутое бледное лицо Милдмора. Одинокий, серьезный, раздираемый внутренними противоречиями молодой человек, которого окружающие, вероятно, недолюбливают из-за его работы, — легкая добыча для радикалов, завербовать такого на свою сторону раз плюнуть. Меня также поразило, что все члены сообщества были холостыми или вдовыми — то есть жены и дети не отвлекали их от цели. Хотя у Вандерстайна могла быть семья во Фландрии…

— И вы приняли его приглашение? — спросил я тюремщика.

— Я впервые посетил собрание в апреле. Они всегда встречались в мастерской у мастера Грининга. Туда можно было прийти только по предварительной договоренности, и нас просили никому не говорить о наших встречах. — Томас вдруг осекся и закусил губу. — А теперь… теперь все, кого я там встречал, разбежались, бесследно исчезли. Мастер Грининг мертв, а остальные пропали — уж не знаю, по собственной ли воле. Подмастерье Элиас, мастер Кёрди, шотландский проповедник Маккендрик, голландец Вандерстайн и еще Майкл Лиман, служивший у королевы в Уайтхолле…

Я выпрямился:

— Лиман тоже был членом вашего кружка?

Я и раньше думал, что между ними могла быть связь, но теперь получил подтверждение.

— Да. — Глаза Милдмора расширились. — А вы разве не знали? Что случилось с Лиманом?

— Я лишь знаю, что он тоже исчез.

Я глубоко вздохнул. Значит, Майкл Лиман взял рукопись «Стенания грешницы» и отдал ее Гринингу. Теперь ясно, про какую книгу упоминал тюремщик. Но я должен был действовать предельно осторожно.

Милдмор снова встревоженно посмотрел на меня:

— Сейчас я постараюсь все объяснить вам, сэр. Я никогда не был полноправным членом их кружка. Они относились ко мне настороженно, задавали вопросы о моей вере и все время переглядывались, когда я отвечал. Они как будто… как будто испытывали меня. Вы понимаете?

— Да, думаю, что понимаю.

Теперь это начинало напоминать не кружок религиозных радикалов, а скорее группу заговорщиков.

А Томас продолжал:

— Им, похоже, не понравилось, что я все еще сомневался насчет мессы. Хотя у них были сильные доводы, что в Библии ничего не говорится про мессу… — Он вдруг осекся, видимо все-таки не полностью доверяя мне.

— Нам вовсе не обязательно обсуждать это, — ободрил его я. — Заверяю вас: кто что думает о мессе, совершенно не касается моего расследования.

Молодой человек как будто успокоился и продолжил:

— Они еще кое-что говорили, порой намеками. Некоторые вещи я не понимал или же не соглашался с ними. Например, настаивали, что люди должны принимать крещение не в младенчестве, а уже взрослыми, в сознательном возрасте, как Иоанн Креститель и апостолы. А когда я сказал, что Бог поставил короля главой Церкви, то и вовсе рассердились. И еще они толковали о бедняках, которым запрещают читать Библию — мол, это все равно что вырывать Слово Божие у людей, — и благодарили Бога за то, что Джон Бойл и другие работают над Евангелием, присланным с материка. Хотя они сетовали, что Бойл не понимает, насколько необходимо свергнуть существующие власти.

— Значит, так они говорили? Именно такими словами?

— Да, сэр. И еще утверждали, что королевская кровь ничего не стоит: дескать, все мы произошли от Адама, нашего общего прародителя. — Томас неистово замотал головой. — Такие слова — измена. Я возразил, что это неправильно. — Молодой тюремщик тяжело вздохнул. — Вскоре после этого они сказали мне, что нас разделяет слишком многое, чтобы я мог оставаться членом их кружка. И я ушел, поклявшись никому ничего не говорить об этих людях. Признаюсь, я был только рад, ибо чувствовал, что их общество все больше и больше меня тяготит.

— Мятежники могли завести вас на опасный путь.

— Возможно. Не знаю.

Речь моего собеседника снова стала уклончивой, и он упорно отводил взгляд. Милдмор был молод и неопытен, но далеко не глуп. Томас, наверное, понял, как и я, что, разделяя веру в необходимость крещения в зрелом возрасте и поддерживая ожесточенную критику существующих общественных устоев, он окажется в компании, по крайней мере сочувствующей революционерам-анабаптистам. А если эти люди были анабаптистами, замышляющими нечто экстраординарное, завербовать человека в Тауэре, уже имея одного в окружении королевы, для них было бы очень полезно.