Степь в крови

Самсонов ступил на земляной, окаменелый пол камеры. Внутри было душно. Прямоугольное окно у основания сводчатого потолка снаружи было завалено хламом и пропускало лишь редкие лучи света. Самсонова охватил страх, он протянул руку в темноту и, нащупав шероховатую, со стекающими струйками ледяной воды, стену, застыл.

Кастырченко щелкнул выключателем, и в камере зажегся электрический свет. Трехъярусные грубые нары по боковым стенам были пусты. В дальнем конце камеры со скрещенными на груди руками и внимательным испуганным взглядом стоял мужчина. Он был одет в лохмотья военной формы и бос.

– Юрий Петрович! – голос Кастырченко прозвучал необыкновенно глухо. – Как и обещал, привел к вам капитана Самсонова. В его присутствии вы ручались рассказать о неких новых обстоятельствах. Я готов слушать вас. Хочу сразу предупредить, что от результатов нашей беседы напрямую зависит то, кто останется в этом чудном приюте, а кто, – Кастырченко указал на окно, – выйдет на белый свет.

Юрий Петрович Игнатов был выходцем из среды мелких купеческих приказчиков. Поднявшись на волне хаоса, он достиг командных высот в Красной армии, но вследствие своей незадачливости или, как знать, чьей-то злой воли, пал до подвалов ЧК.

Арестант сделал два шага вперед, щурясь от непривычного света на вошедших. Он был худ и страшен, с широко открытым ртом, с черными впадинами вокруг суетливых глаз.

– Вот ваш бывший командир, – Кастырченко обратился к Игнатову, – говорите, что имеете.

Самсонов и Игнатов встретились взглядами. Капитану было жутко и не по себе от этой жизненной трагедии жалкого человека.

– Это он приказал отступать дивизии, а нашему полку сдерживать донцов. Мы сдерживали, пока могли, а потом попали в окружение, и я приказал прорываться поодиночке и мелкими группами. Я все уже говорил на допросе, – Игнатов набрал в грудь воздуху и вдруг сорвался на крик: – Это он, он нас там оставил! Пусть он здесь гниет! Буржуйское отродье! Все они, офицерье, падаль и изменники!

Самсонов сжал зубы и молчал.

– Что скажете? – дав Игнатову знак замолчать, Кастырченко ласково похлопал Самсонова по плечу.

– Это ложь. Командиру полка Игнатову был отдан приказ отступать вместе с другими частями в Верхне-Донском округе. И если командир полка решил явить миру свое геройство, то Красная армия поплатилась за это прорывом фронта и громадными потерями.

– Да, Юрий Петрович, нечего сказать, обвинение серьезное. Но мы, – Кастырченко махнул перед лицом Игнатова кулаком, – рабоче-крестьянская власть, и мы не можем поверить, что выходец из нашей среды, простой человек, способен предать нас в руки кровопийц-буржуев. Если б не это обстоятельство…

– Я не предавал! – истерично закричал Игнатов.

– Мы вам верим. И именно на этой вере зиждется ваша жизнь и ваша надежда на освобождение. Я обещаю вам, что мы проведем расследование и виновных в вашем несчастье покараем со всею строгостью революционного времени.

Кастырченко пропустил Самсонова вперед и, выйдя вслед, отдал ключи от камеры часовому. Они молча поднялись и вышли на парадное крыльцо здания бывших продовольственных складов. Ворота во внутренний двор были открыты, и на улицу, грузно покачивая боками, выкатывалась телега. Над низкими бортами поднимался груз, прикрытый мешковиной. Кобыла в упряжи фыркнула, вытянула колесо из промоины и потянула телегу вниз к оврагу. Задний борт телеги был откинут, и из-под мешков к земле свешивалась одутловатая женская рука.

– Вы меня ясно поняли? – спросил Кастырченко.

– Думаю, да.

– Будьте осторожны, следите за своими поступками и за поступками своих подчиненных. Вам доверяют в Реввоенсовете, но это не исключает опеки со стороны карательных органов. Я внимательно наблюдаю за вами и хочу видеть успехи на фронтах.

– Вы не должны верить словам Игнатова, он дезертир…

– Это мне виднее. Позаботьтесь о себе.

Глава третья, в которой течением времени смываются самые твердые принципы

Капитан Самсонов был не из тех людей, которых можно запугать. Испытывая тайный и старательно подавляемый страх перед грубой силой ЧК, он все же умел владеть своими чувствами. Самсонов полагал, что коли уж он безнаказанно вышел на свет и что Кастырченко пока лишь грозит, то ничего страшного в ближайшие дни не приключится. А дальше ближайших дней капитан отвык заглядывать.

«Лающая собака никогда не укусит, а грозящий человек не нанесет удар первым», – размышлял Самсонов, минуя городские окраины.

Капитан жил во втором этаже небольшого особняка. Первый этаж занимали семьи военных спецов штаба армии, и близлежащие дома также были населены бывшими офицерами бывшей русской армии. Здесь, в окружении себе подобных, они обладали хотя бы воображаемым спокойствием. Впрочем, действенность этого воображения непосредственно зависела лишь от одного человека, им был комендант Воронежской ЧК бывший мясник Иван Кастырченко.