Стерегущие золото грифы

Это было бы вполне резонно. Жена Каана любила обоих и могла пожелать, чтобы они заботились друг о друге, когда ее не станет. Хуже всего было то, что Суу не сможет ей отказать, даже если придется для этого всю жизнь делить ложе с человеком, который неприятен ей, как никто другой. Но кажется ли ей, или смерть отца изменила Кызыл-Кана?

– Говори же, матушка, – почтительно попросил он, скрывая нетерпение.

Жена Каана судорожно вздохнула и пристально вгляделась в его лицо.

– Нет… – прошептала она. – Выйди, Кан. Это… женские это дела. Я сама не своя, прости…

Он заскрипел зубами, на этот раз одарив Суу взглядом, который она почти ощутила телом. Как удар плетью. Не поверил, ни на секунду не поверил, что этот разговор его не касается, но матери не ослушался.

Жена Каана протянула руку ему вослед, как когда-то протянула ее к новорожденной дочери, лицо которой увидела лишь девять зим спустя.

– Ты позаботься о нем, Суу, – сказала она, убедившись, что Кызыл-Кан ушел. – Он так молод, слишком молод, чтобы править народом.

– Но что же я могу для него сделать, госпожа?

– Просто будь незаметно рядом. Совета твоего он не примет, но пусть знает, что я не покинула его одного в этом мире. И храни тайну, с которой я живу уже двадцатую весну. Кан – твой родной брат. Двое вас родилось в ту ночь: он, а следом ты. Повитуха поклялась молчать, а я обещала ей тебя не искать. Но ты сама отыскала меня…

Суу вырвала ладонь из влажных пальцев Жены Каана. Еще один удар плетью, на этот раз почти смертельный. Вот она, женщина, разделившая душу пополам. И мужчина, близкий по крови. «Дух от духа твоего». Больше всего на свете Суу захотелось обнять колени той, которую она звала матерью. Той, которую она почти перестала навещать.

– Суу… – Жена Каана погладила ее по щеке.

– Как ты выбрала? – жестко спросила Суу.

– Что? – не поняла та.

– Как ты между нами выбрала?

– Он наследник, – обреченно ответила Жена Каана.

– Мальчик… конечно! Кому нужна девчонка? – горько воскликнула Суу. – Так велела бы меня убить!

– Ты – мое дитя…

– Выброшенное из дому дитя. Отданное чужим людям дитя. Голодавшее дитя, ходившее босиком!

– Талантливое дитя, нашедшее свое место в мире, – возразила несчастная Жена Каана.

– Половина души Кызыл-Кана – вот я кто!

Суу подскочила и бросилась к выходу, но госпожа удержала ее, сжав в объятьях и уткнувшись мокрым от слез лицом в затылок дочери. Суу, то ли лаская, то ли собираясь оттолкнуть, коснулась пальцами руки, охватившей ее поперек груди.

– Я больше не верю в это, – горячо сказала Жена Каана. – Вы оба – настоящие, полноценные люди. И оба – мои дети. Я вас люблю одинаково.

– Неправда! – стояла на своем Суу. – Разве ты не видишь, что он – злобное животное? Бессердечный… Что, если вся положенная ему доброта живет во мне?

– Ты не знаешь его. Кызыл-Кан не такой плохой, каким ты его считаешь.

Суу усмехнулась.

– Все добро, что ты мне сделала, – сказала она, – было попыткой загладить вину. То, что я считала бесценным богатством, – всего лишь крохи положенного мне по праву. Я боготворила тебя, а ты просто пыталась унять угрызения совести.

– Это не так. Ты сможешь понять, когда перестанешь злиться. Мы не принадлежали себе: я и мой муж. Я думала о будущем народа, о том, что каану нужен тот, кто заменит его. Как бы ни разрывалось при этом материнское сердце.

Она не ослабляла объятий, опасаясь, что Суу убежит, и не желая расставаться с ней ни на миг. Ведь скоро придется сделать это навечно.

– Останься со мной до конца, прошу тебя, – прошептала она.

– Ему не скажешь? – спросила Суу, не отвечая на просьбу.

– Нет. Он не поймет. Кан растерян сейчас. Я собиралась сказать вам обоим, но поглядела на него… Он может потребовать себе то, что принадлежит ему. То, что с ним не будет, пока ты жива, – половину души и половину отмеренного на двоих срока. Я не верю, но он поверит. И отчаяние может слишком далеко его завести.

Ненадолго повисло молчание. Жена Каана все так же прижимала Суу к себе одной рукой, а другой гладила ее по волосам.

– Ты сегодня только даешь и сразу отнимаешь, – сказала наконец Суу. – Говоришь, у меня другие отец и мать. Отец лежит недвижимо в аиле знахарки, а мать вот-вот отправится за ним. Говоришь, у меня есть брат. И просишь хранить от него эту тайну. Вот и забирала бы ее с собой.

– Слишком тяжела она!

– Так стоило ее переложить на мои плечи? – воскликнула Суу. – Я приму твою ношу, твой прощальный дар. Но простить тебя не смогу, госпожа.

Суу вырвалась, дернув плечом, и ушла, не оглянувшись. Увидев ее лицо, ожидавший снаружи Кызыл-Кан отшатнулся в сторону.

– Не обижай Тюрген-Суу, дорогой, – сказала ему Жена Каана, когда он вернулся в дом.

Глаза Жены Каана потухли, а голос звучал безжизненно. Кызыл-Кан хотел обнять ее, но устыдился этой мысли. Он не маленький мальчик, он – новый каан своего народа.

К погребению в стан съехались все, кто смог. На памяти Суу столько людей собиралось только на осенней ярмарке, да и то не всегда.