Стерегущие золото грифы

Юноша ушел под утро, а вскоре Суу выведала, что он посватался к одной из дочерей местного охотника, даже не узнав, какую плату на самом деле оставил мастерице за ее работу. На следующую луну Суу догадалась, что в ее чреве поселилась теплая искорка света.

– Я знаю, что ты мне не родная, – без обиняков выдала Суу.

Мать замерла, ссутулившись, крепко сжав ладонями глиняный горшок, из которого вкусно пахло. Она собиралась угостить неожиданно нагрянувшую дочь лучшим, что нашлось в небогатом доме, ведь та приходила редко.

– Кто тебе сказал? – вымолвила мать. – Кроме меня и повитухи, никто не знает. А она бы не…

– Забываешь еще одного человека, кто не мог не знать. Ту, что отдала ребенка.

– Нет-нет, та женщина, что тебя родила… она умерла, – возразила мать. – Как и моя новорожденная малютка.

Суу взяла у матери горшок и с наслаждением втянула запах рыбы, засоленной с ягодами брусники. Она вынула пальцами кусочек и положила в рот.

– Так у тебя все же был ребенок? И кто его отец? – спросила Суу с набитым ртом.

– Ну вот же блюдо, Тюрген-Суу! Куда руками-то в горшок? – заворчала мать. – Умерла моя дочка, а отец ее и по сей день в стане живет. Не буду я тебе его показывать. Так бывает. Лучше тебе не знать о таком.

Суу опустила глаза и сделала вид, будто очень занята рыбой. Она уже знала о таком. По обходным тропкам нагнала ее судьба приемной матери. Только та в свое время, скорее всего, жалела и стыдилась. Суу не станет. Может, ее отец обманул мать. Суу же не обманывал никто. Она берегла глубоко внутри хрупкое воспоминание о том юноше и просила богов, чтобы они больше не соединяли их пути. Все хрупкое легко разбивается, а Суу этого не хотелось. Она закрывала глаза и видела его светлую улыбку. Этого было достаточно.

– Так ты знаешь, кто твои родители? – уточнила мать со страхом в голосе.

– Да, я знаю, кто мне дал жизнь. Но ты мне дала все остальное. Только ты – моя мать.

– Ох, девочка. – Она крепко обняла дочь. – Ты бы только чаще приходила. Я так тоскую по тебе.

– Прости, – искренно прошептала Суу. – Жить бы нам одним домом, да разные у нас ремесла – помешаем друг другу.

Она любовно оглядывала аил поверх плеча матери. Знакомый с детства старенький ткацкий станок, мотки ниток, корзинка с мелочами, нужными для шитья, – все это оказалось дорого сердцу.

– Я больше не буду пропадать, обещаю.

В конце лета явился Кызыл-Кан – весь в позолоте и вышивке, изукрашенный, как девица на выданье.

– Я не затем, что обычно от тебя хотят, – надменно начал он.

– Умираю от любопытства, – фыркнула Суу.

Кызыл-Кан засопел, сжал губы, но раздувать огонь обиды не стал.

– Я хотел ждать бродячих шаманов, но нет терпения. Ты гадаешь по камням. Мне нужны ответы.

– Я гадаю по своему делу. Судеб не предсказываю, – отрезала Суу.

– Врешь ведь, – хмыкнул Кан. – Пойми, я не для развлечения. Хочу знать, кто отца убил, кому мстить. Я посылал воинов во все концы, и все вернулись ни с чем. Никто чужаков не видел, тем более вооруженных.

– Чужаков… – задумчиво повторила Суу.

– Что, думаешь, кто-то из наших племен? – опешил Кызыл-Кан.

– Ничего не думаю. Не проси меня гадать, пожалуйста, – уже мягче сказала Суу. – Я клялась не пользоваться этим умением для помощи людям. Я не шаманка. Проси помощи у своего советника, не у меня.

Заступив на место покойного каана, Кызыл-Кан приблизил к себе старого отцовского друга и часто советовался с ним. Этот человек никогда не нравился Суу. Она опасалась, что неопытный каан превратится в объезженного скакуна, уверенного, будто сам выбирает себе путь, в то время как это умелый наездник направляет его, едва дергая поводья.

Когда Кан ушел, поняв, что спорить бесполезно, а угрожать – тем более, Суу бросила камни. Камни показали змею. Это могло значить и болезнь, и обман, но уж точно ничего доброго не сулило. Суу бессознательно положила руку на живот, уже твердый на ощупь, но незаметный под свободной рубахой.

Ей с самого утра было нехорошо. Тело знобило, а низ живота налился тревожной тяжестью. А тут еще Кызыл-Кан со своей местью и эта змея. Правда, впервые за многие дни желудок Суу не грозился выпрыгнуть наружу при любом неверном движении. Но это не приносило облегчения, а только добавляло пугающих мыслей.

Не теряя времени, Суу отправилась к знахарке. По дороге она представляла, как отец ее ребенка явится осенью за невестой, но, увидев расплывшуюся талию Суу, забудет о той девице и повторит предложение. На этот раз Суу не откажется. Она любила только представлять это, но не собиралась менять единожды принятое решение. И уж тем более покидать стан ради того, чтобы всю жизнь трястись в седле среди чужих ей людей. Да и за братом кто присмотрит?

Ощупав живот, немногословная знахарка только сочувственно покачала головой. Свет новой жизни погас внутри Суу так же внезапно, как зажегся. Он остался далеким и несбывшимся, как любовь мужчины, большой палец правой руки которого обвивал хвост нарисованного барса.