Стерегущие золото грифы

Кровь проливалась щедро, и Кызыл-Кан не торопился ее унять. Вдруг в передних рядах ахнули, и по толпе пробежал взволнованный ропот. Тонкий ручеек, отметив багровым священные камни и презрев все земные законы, резко повернул вправо и собрался лужицей у ног ошеломленного советника. За спинами людей показались шаманы, которых слишком давно не видели в этих землях. Женщина, научившая Суу гадать, опиралась на перевязанный лентами посох и многозначительно улыбалась.

Советник отступил на шаг, отрицательно мотнув головой, хотя никто ни о чем его не спрашивал. Суу прижала руки ко рту, сдержав радостный возглас. Кызыл-Кан едва заметно кивнул, и несколько мужчин окружили предателя. Кызыл-Кан прекрасно понимал, что того сейчас могут просто разорвать на куски без суда и вопросов. Он не мог допустить этого, сам не веря до конца в то, что все это – дело рук человека, который обещал заменить ему отца.

Советник так ни в чем и не признался, но, когда свидетелями выступают кровь и шаманские духи, даже самые справедливые судьи бессильны. На закате предателя привязали к лошадиному хвосту, и сам Кызыл-Кан, размахнувшись от плеча, вытянул животное плетью по крупу, пустив его в сумасшедший галоп.

– Ты все правильно сделал, – шепнула Суу, по своему обыкновению подкравшись сзади. – Я уже давно знаю. Прости меня.

Кызыл-Кан не ответил, лишь сжал крепче рукоять, преодолевая желание испробовать плеть на этой раздражающей его женщине.

Наутро лошадь вернулась одна. То, что осталось от приговоренного, не стали искать и предавать земле, а оставили лежать там, где порвалась веревка.

Он явился однажды вечером, незваный, с нахмуренными бровями. Страшно скрипнул зубами и схватил Суу за горло. Она обеими руками вцепилась в пальцы брата, царапаясь и тщась разжать смертельную хватку. Но куда ей было справиться с мужчиной, да еще с таким, у которого под обманчивой тучностью скрывались каменные мышцы. Кызыл-Кан швырнул Суу к стене, и она сжалась в комок, с усилием вдыхая воздух и держась за горло, на котором уже проступали многоцветные отметины синяков.

– Ты все знала, да? – прошипел Кызыл-Кан. – Как в тот раз с советником, ты все знала. Ты только и делаешь, что прячешь правду от меня!

Суу не смогла ничего ответить.

– Вчера умерла повитуха, принимавшая роды у моей матери. Или надо сказать «нашей»? А, жалкая лгунья? Она позвала меня и повинилась. Все мои беды от того, что они с матерью нарушили древний завет предков. А ты знала. Ты ведь знала?

Кызыл-Кан презрительно сплюнул на пол. Суу молчала, чувствуя, как разгорелись щеки, а сердце отсчитывает оставшиеся ему удары. Смерть в облике родного брата нашла Суу. Он заговорил спокойнее:

– Получается, дух у меня ущербный. Где же мне было взять силы и стойкости, коль ты у меня половину отняла?

– И половину жизненного срока, – выдавила Суу. – Убей меня. Видит небо, не по моей воле все это произошло, Кан.

– Надо бы убить. – Он отвернулся. – Уходи из стана. Скоро осенняя ярмарка. Там найдешь кого-нибудь, кто согласится увезти тебя подальше. Понадобится плата – заплачу. Слухи рождаются ниоткуда. Ветром их приносит, что ли? Если узнают, кем ты мне приходишься, это уронит меня в глазах людей. Я и так едва вернул себе власть. И уж точно это убьет тебя.

– Хорошо, я уеду. – Суу кивнула.

– Не думай, что я делаю это из великодушия или жалости к тебе, – цедил слова он. – Это дань памяти нашей матери. Надеюсь, у нее была причина сотворить такое. Кроме того, здесь моя собственная корысть. Я позову тебя обратно только один раз. И ты отдашь мне то, что мое по праву. А до тех пор береги это. Если я пойму, что жизнь моя преждевременно подходит к концу, ты вернешься и продлишь ее. Прощай, Тюрген-Суу.

«Продлить твою жизнь, отдав свою, – пронеслось в ее мыслях. – Прощай, дух от духа моего. Мне никогда не придется делать того, о чем ты сейчас просишь. Проклятие двойни – всего лишь пустое суеверие».

Первым, кого Суу встретила на ярмарке, оказался тот самый улыбчивый юноша, с которым когда-то она провела ночь. Он возмужал, а на груди красовалась деревянная бляшка с вырезанным на ней клыкастым барсом – символ племенной власти.

– Ты зайсан теперь? – поинтересовалась Суу, подойдя ближе.

Он наморщил лоб, вглядываясь в ее лицо, а затем расплылся в широкой улыбке.

– Полагается сперва сказать приветствие, нет? Здравствуй, Тюрген-Суу. Да, меня выбрали зайсаном. Твой рисунок принес мне удачу, благодарю.

– Я не на удачу рисовала его, – ответила Суу. – Я увидела твою судьбу. Так что моей заслуги тут нет. Но если ты так мне благодарен, то у тебя есть чем отплатить.

Он насмешливо приподнял бровь и глянул с прищуром.

– Плата осталась та же?

– Нет, что ты! – возразила Суу, отчаянно замахав руками, чем вызвала смех укокского Зайсана.

– Я все сделаю для тебя. Только попроси, – тихо сказал он, отсмеявшись.