Стерегущие золото грифы

Наступила зима – не слишком снежная, но значительно затруднявшая работу рудокопов и плавильщиков. Они роптали и обсуждали между собой, как было бы славно осенью бросать рудники до поздней весны. Но все прекрасно понимали, что жадность Хозяина не позволит принять такое решение. Да и печи без догляда разрушатся, чего доброго. Хотя теперь, в такой холод, разжигать их и поддерживать жар становилось делом почти непосильным.

В середине зимы Энгир сильно простудился. Его освободили от работы в копях и поручили занятие попроще – убрать снег вокруг аила Хозяина. Энгир плохо соображал, что делает. Сердце колотилось, горячая кровь приливала к голове, плавя мысли. Он бы все отдал за возможность прилечь и отдохнуть.

В затылок прилетел холодный снежок и осыпался за шиворот, причиняя боль терзаемой жаром коже. Энгир обернулся. Агуна вышла на улицу, кутаясь в пушистую шубку до пят. Она, как всегда, улыбалась.

– Сыграем? – Агуна подмигнула, подбрасывая на ладони еще один плотный комочек снега.

– Нет, Агуна, в другой раз, – просипел Энгир, проталкивая звуки сквозь горло, будто обитое железом.

– Скукота, – заявила Агуна, кроша снежок в пальцах. – И цветов ты мне давно не дарил. Разлюбил, что ли?

– Какие же цветы, красавица моя? – слабо улыбнулся Энгир. – Они завяли много лун назад. Как найду весной первые – все до единого принесу к твоим ногам.

– Весной я и сама нарву. Невелика премудрость. А вот говорят, есть такой цветок, что даже зимой цветет. И кто любит – уж тот отыскал бы его.

Энгир обессиленно присел на корточки и зачерпнул немного снега, чтобы освежить пылающее лицо. Он едва мог различить Агуну сквозь расплывающиеся цветные пятна. Говорить было трудно.

– Как же он выглядит? – выдавил Энгир.

– Не знаю. Но много ли зимой цветов? Не спутаешь ни с чем. Энгир? Что с тобой, Энгир?

Последнее, что он увидел, – как закружилось небо. Последнее, что почувствовал, – прохладная ладошка Агуны на его челе.

Энгир провалялся в постели несколько дней. За ним ухаживали сердобольные соседки. Агуна не пришла ни разу.

Едва поднявшись на ноги, Энгир во второй раз сбежал из поселения.

Странствовать зимой было еще тяжелее, чем летом. На этот раз он даже не знал, в какую сторону держать путь и существует ли цветок. Вдруг это сказка? А еще хуже – вдруг Агуна нарочно посмеялась над ним? Он спрашивал людей в редких селениях, спрашивал одиноких охотников – никто и не слышал о таком чуде. Зато Энгира часто угощали едой, сочувственно качая головами. Тронулся умом парень, не иначе, – так наверняка они думали.

В одну из ночей бушевал такой буран, что Энгир уже и не рассчитывал дожить до утра. На беду, до этого у него оторвалась тесемка на левом рукаве шубы, и тот больше не затягивался. Снег забивался под одежду и облеплял лицо. Энгир пытался уснуть под завывания ветра и, как мог, прятал руку, но к утру уже не чувствовал на ней пальцев.

Буря улеглась. Меж деревьев мерцал одинокий огонек – должно быть, какой-то охотник готовил себе завтрак. Энгир подошел ближе, надеясь погреться и поесть. У костра сидел древний старик. Его непокрытая голова была плешива, лишь над ушами росли остатки длинных седых волос, свисавших до плеч. Лысину сплошь покрывали коричневые старческие пятна.

– Здравствуй, дедушка, – обратился к старику Энгир. – Разреши у твоего костерка погреться.

– Погрейся, тепла не убудет, – мирно ответил старик. – Перекусить вот у меня нечем. Не найдется еды?

Энгир виновато помотал головой.

– А за пазухой чего прячешь? – В тоне старика появилось недоверие.

– Руку отогреваю, дедушка.

Энгир вынул окоченевшую руку и показал старику.

– Э-э-э… плохи твои дела. Пошевели-ка пальцами.

Двигались только три.

– Я уже и снегом растирал – ничего. – Энгир поморщился.

Старик снял с пояса нож и положил его лезвием в костер.

– Ты чего это, дедушка? – Энгир насторожился.

– А того, что, если те два не отрезать, скоро не то что пальцев – руки не досчитаешься, – сурово ответил дед. – Иди-ка, парень, поищи деревяшку покрепче – в зубах зажать. Чего таращишься? Иди.

Энгир повиновался. Когда он вернулся с обломком толстой ветки, старик уже доставал раскаленный нож из костра.

– Как же я буду, дедушка? Руки меня кормят. – Энгир едва не плакал.

– А человека завсегда руки кормят. Это только зверю зубы да ноги для этого служат. Клади рученьку-то на снег. А деревяшку – в зубы. И не смотри.

Энгиру и самому не хотелось бы на это смотреть.

– Неужели ничего нельзя…

– Иди тогда отседова! Вот навязался на мою голову, – ругнулся старик.

Энгир послушно положил руку на снег, зажал зубами деревяшку и зажмурился. Боль мгновенно разлилась до плеча. Но хуже всего оказался хруст костей, который Энгир не столько услышал, сколько почувствовал. Аппетит у обоих теперь пропал начисто, и можно было не переживать из-за отсутствия еды.

Энгир сопровождал старика в пути, пока тот выхаживал его покалеченную руку, обмотанную грязной окровавленной тряпицей. Заживало хорошо, но пальцы, которых больше не было, болели.

– Ты их до конца своих дней будешь чувствовать, – говорил старик.