Стигал

В принципе, Парас был все же местный авторитет, причем, как-никак, дома… Однако здесь объявился беглый Зеба, и Парас явно струхнул – мало того что вызов не принял, под ментов открыто лег, так теперь его авторитет в воровском мире явно пошатнулся, а чтобы как-то его восстановить, надо выйти в «свет». К тому же он хочет играть, хочет выигрывать. Это его среда, его жизнь, страсть, кайф. Вот и покинул он тайком свое охраняемое жилище, а для охраны взял с собой самых надежных – младшего брата и еще двоих, таких же, как он, блатных, чтобы дачу, где будут играть, охраняли, с оружием подстраховали. Вот так Зебе повезло, вот так он все рассчитал и подстроил. И каким же Зеба обладал терпением и хладнокровием – все, что можно было и нужно было сделать, сделал. Ведь эти гастролеры-картежники не какие-то там фраера, а профессионалы своего дела. И здесь они по заказу Зебы до появления Параса играют – действительно играют в свое удовольствие, проигрывают, заманивают. Но появился Парас, и правила жесткие: карты новые, все проверяют. Каждый кон – новая колода. Играют на время с девяти вечера до трех ночи. Ставки высокие, если наличных не хватит, расчет в течение суток. Все без оружия. Парас с братом и двое соперников. Еще лишь один человек – как смотрящий или судья, он же все, что угодно, подаст – от чефира и коньяка до ананаса и черной икры. Парас быстро понял, с кем имеет дело, его тюремные карточные фокусы здесь не прошли, и, более того, он уже понимает, что это его за фраера держат, а ведь здесь вроде его город и его территория. И он пару раз попытался гастролеров припугнуть, но те невозмутимы – игра есть игра, есть правила, и они равны для всех. Парас занервничал и уже через час проиграл всю наличность, и завис огромный долг, а картежный долг – не шутка. И пока дело совсем далеко не зашло, Парас решил действовать радикально, а иных вариантов нет: просто надо замочить гастролеров, как шулеров. Где-то к полуночи Парас объявил перекур – ему в туалет надо, а это заведение на улице. Справив нужду, Парас свистнул раз, свистнул еще, но его подельники, что должны быть на шухере, не откликнулись. Он вновь свистнул и, не дождавшись ответа, негромко крикнул:

– Где вы? Вашу мать!

– Я здесь, – как из-под земли появился перед ним Зеба. До этого они по жизни не встречались, лишь пересекались их интересы. Но Парас сразу узнал Зебу, хоть и темно было, хоть и отрастил тот бороду, и его буквально парализовало, лишь одно он смог – еще раз попытался обреченным голосом позвать братков.

– А они отдыхают в овраге, – подсказал Зеба. – Вот, свои дуры мне передали… А ты, мразь, всюду мразь. Что? Раз проиграл – замочить задумал?

– Зеба, пощади, прости!

– Это в руках Бога. А за брата моего также ответишь…

– Неизвестно, – продолжал свой рассказ Алексей Николаевич, – «оперировал» Зеба сам или кто ему помогал? Но был слух, что Зеба заставил Параса самого отрезать свое достоинство и на вкус попробовать, и в тот же момент добил его… В таком состоянии и нашли Параса через пару дней. А брата Параса и его братков Зеба вроде бы отпустил, чтобы карточный долг вернули. Вернули или нет – тоже неизвестно. Известно лишь то, что брат Параса через сутки повесился. А может, помогли ему… В те же дни в Благовещенске ограбили банк и местный музей. Награбленное и всю банду не нашли – похитители через Амур бежали в Китай и далее. А вот главарь попался, точнее, Зеба сдался сам. По этому поводу ходило много слухов. Дело в том, что Зеба был суров, но справедлив, и он в обиду просто так никого не давал. А в сталинские времена в зоны безвинно попадало очень много интеллигентных и влиятельных людей, которым в неволе было совсем несносно – над ними все пытались поиздеваться, но Зеба их в обиду не давал. И, конечно, не все, но многие из них, выйдя на волю, вновь обретали общественно-государственный вес и статус, и при этом Зебу не забывали. Так что, наверняка, то, что Зеба попал в Благовещенск, его побег и дальнейшее, в том числе и банк с музеем, совершалось не без помощи извне и предварительного сговора. Но было условие – Зеба обязательно вернется по месту «прописки», и он вернулся. И вновь был суд, и никакие друзья не могли помочь – все на Зебу «повесили», и ему дали вышку. В те времена расстреливали очень уж скоро. А вот с Зебой почему-то тянули. И даже был слух, что с воли к камере Зебы рыли подкоп – это обнаружили. Зебу перевели в другое место, и казалось, расстрела не миновать, но тут вмешалась политика: Сталин умер, а потом хрущевская оттепель, и Зеба попал под амнистию: вместо вышки получил максимальный срок – двадцать пять лет лагерей.