Стихи-Я Пушкина (СИ)

Чертог сиял. Гремели хоромПевцы под звуки флейт и лир.Царица голосом и взоромСвой пышный оживляла пир;Сердца неслись к ее престолу,Но вдруг над чашей золотойОна задумалась и долуПоникла дивною главой.И пышный пир как будто дремлет,Безмолвны гости. Хор молчит.Но вновь она чело подъемлет

И с видом ясным говорит:

– В моей любви для вас блаженство?Блаженство можно вам купить…Внемлите ж мне: могу равенствоМеж вами я восстановить.Кто к торгу страстному приступит?Свою любовь я продаю;Скажите: кто меж вами купит

Ценою жизни ночь мою? —

Рекла – и ужас всех объемлет.

И вот получается, что признать первенство Слова над Материей и означает:

– Купить правду ценою жизни.

Ибо кто не знал, что сначала было Слово? Бонди не знал, когда правил текст Пушкина Воображаемый Разговор с Александром 1, Аникст не ведал, что по Вильяму Шекспиру:

– Весь мир ТЕАТР, и, следовательно, имеет деление на ДВА мира, не только на Милан – если по пьесе смотреть Два Веронца – но и на Падую, находящуюся на Сцене, ибо в посылке того, что сначала было Слово – означает:

– И Милан тоже находится на Сцене.

Можно не понимать этого, но как ученый, не по приказу свыше, имеется в виду власти перед решением 1948 года о запрете Генетики и Кибернетики, и где был принят исправленный Бонди вариант Текста Пушкина – понять можно было, что Пушкин в этом тексте не мог не следовать правде, которой и является:

– Театр, – ибо:

– Иначе не выйдет, что:

– Сначала было Слово!

Скорее всего, разум мутила Посылка: окружающий нас мир менее реален в самой настоящей реальности, чем театр! – принять этого нельзя было не только из-за запрета веры в бога, но и просто вот так по логике видимого мира, что первично:

– Театр или его Материя в виде постановлений партии и правительства.

Тем не менее, и несмотря на это Ученый должен был признать правду Пушкина, ибо она была налицо. – Но!

Но для этого, видимо, надо было не только увидеть ее логикой, но и почувствовать. Да, почувствовав, можно ахнуть:

– Как?! – неужели это правда и Бог Есть.

Следовательно, кто почувствует, что Шекспир не ошибся, написав Падуя вместо предполагаемого Милана в Двух Веронцах – тот почувствует – имеется в виду даже раньше логики – что Владимир в Метели – это в новом времени, после войны 1812 года – гусарский полковник Бурмин.

Что Граф в Выстреле – это сам Сильвио! Как же остальное? А остальное – это изображение – театр! Необходимое прикрытие, как и в Дубровском, когда слуга Дубровского исполняет роль Дубровского, а Дубровский – роль князя Верейского. Маша – тоже играет роль. Все в Метели Повестей Белкина:

– Священник, отставной корнет, усатый землемер и маленький улан были скромны, и недаром: их приняли артистами в этот театр, как:

– Фигаро здесь – Фигаро там, что значит: жить – значит играть роль.

И, спрашивается:

– Перед кем, мил херц?! – Дак перед самым главным на театре Персонажем:

– ЗРИТЕЛЕМ.

Но суть этих спектаклей – Связь Времен, а не участие в делах повести.

Конструкция мира, создаваемая Пушкиным в Повестях Белкина может помочь разобраться, в чем, по его мнению, гениальность Плана Ада Данте.

Театр – это и есть Две Скрижали Завета, которые принес Моисей с горы Синай.

Суть: именно народ – этот зритель и игнорируется целиком и полностью, когда Слово ставится не на первой место. А нам пердонят как раз обратное:

– Ему, народу, по зарез и за глаза хватит, если на клубе в его деревне напишут для храбрости миропонимания:

– Физкультура – это не просто так, кот наплакал, а, так и напиши, сынок, повыше, настоящая:

– Фи-зи-чес-кая Культ-Ура!

Что, мол, народу, простому народу, ваше Слово не нужно – иму зерна выдай из заначки губисполкома, ибо план? А когда мы его выполняли? Не бывает.

Пушкин, следовательно, делает как раз наоборот, не Стихию производит, а:

– Словом ее укрощает, превращая в мир для человека – Христианство.

Вот так как раз думал Евгений в Медном Всаднике, и ему показали Куськину Мать, Потоп, а потом и сам Медный Всадник, как Материя за Духом:

– Погнался.

Или мистер Х-ера, привезенный возницей евреем в село Горюхино, заставил его мирных и добрых жителей повесить носы, и прекратить писать даже про физическую культуру на клубе, заставил, чтобы доказать:

– Материя определяет его сознание, – и не только:

– Даже наше.

Как, спрашивается, после этого не поменять частицы НЕ в Воображаемом Разговоре местами? Да, трудно, но трудно поверить в Бога, а ученый мог бы и последовать логике. Как и в Двух Веронцах, Аникст мог бы заметить, что таких Описок, как спутать сушу с морем, а Милан с Падуей:

– Не бывает-т.

Хотя Пушкин – в общем-то – предупредил: