Стихи-Я Пушкина (СИ)

– Чтобы увидеть это, победы его героев во всех Повестях Белкина – кажущиеся с первого взгляда поражениями – надо увидеть:

– Дом Джентльмена в сельской местности, Дом этого самого Белкина, как:

– Эфирную структуру дома Германна из Пиковой Дамы, – следовательно, надо быть:

– Рыцарем Розы и Креста, – а:

– Это еще больше запрещено, чем верить в бога.

Тем не менее, повторю еще раз: ученый мог настоять на том, что Пушкин в Воображаемом Разговоре с Александром 1 изобразил Сиэтэ, ну, как Шекспир всегда делал.

Но вполне возможно Мистер Икс – Х – запретил и это весьма недвусмысленно. Удивляет:

– Откуда они в 17-м году знали все эти премудрости? Чтобы очень логично запретить их враз и завсегда, – я не понимаю.

Неужели древняя идеология Золотого Литого Тельца была так проработана в России перед 1917 годом, что ее всей душой, всем сердцем поняли в России и, возможно, даже не только евреи?

В любом случае можно сделать вывод:

– Стихия – это не Пушкин, а его антипод, и второй:

– Стихия, да, есть, но и она, похоже, тоже кем-то управляется.

Поэт идет: открыты вежды,

Но он не видит никого;А между тем за край одеждыПрохожий дергает его…– – – – – – – —И в конце:Как Дездемона избираетКумир для сердца своего.– – – – – – – – – —

И вопрос:

– Как выбирает Дездемона? – И можно думать, душой, стихией, как думают Борис Парамонов и Иван Толстой, но вот Пушкин конкретизирует, что нет, не только, а точнее:

– Бурмин нашел Марью Гавриловну у пруда, под ивою, с книгою в руках и в белом платье, настоящей героинею романа.

И более того, она проверяет по этой книге то, что говорит Бурмин, объясняясь ей в любви, укрощая свою стихию театром:

– Я вас люблю, – сказал Бурмин, – я вас люблю страстно…

И она видит: совпало – это первое письмо Сен-Пре, вспомнила, с кем она переписывались в юности письмами из этого романа Жан-Жака Руссо Новая Элоиза.

Поэтому.

Поэтому Человеку, чтобы поверить в Бога – надо только вспомнить всё, – как сказал Арнольд Шварценеггер, вспомнить свой с Ним Завет – не чужой:

– Свой Завет.

Кажется:

– Ну не смешно ли противопоставлять ТЕАТР – Стихии, тем более управляемой?

Говорят, бог был против театра, – но это может быть только, как против профанации истины.

Недаром какая сейчас ведется борьба с театрами-то! Поняли, что не вырубить топором – театр с легкостью даже аннигилирует.

Далее, про формулировку Толстым: Гордись поэт! – Откуда взято? Также:

– Гнилой пень вместо того, что сейчас вижу я в тексте открытой книги:

– Чахлый.

Толстой читает:

– Волнует степь и пыль несет, – когда написано:

– Подъемлет лист и пыль несет.

И вот этот:

– Гордись поэт, – тогда, как у меня просто:

– Таков поэт: как АквилонЧто хочет, то и носит он.

И делается заключение:

– Этим Гордись Пушкин отменяет нравственность.

Похоже на какой-то черновой вариант в стиле допотопной лирики Жуковского.

Здесь дело не в гордости, принципиально не в этом дело, когда Пушкин пишет:

– Зачем арапа своего

Младая любит Дездемона,

Как месяц любит ночи мглу? – а до этого про ветр в овраге, когда надо гонять корабли по морю, про орла, покидающего горы и башни ради чахлого пня.

И продолжает:

Таков поэт: как АквилонЧто хочет, то и носит он —Орлу подобно он летаетИ, не спросясь ни у кого,Как Дездемона избираетКумир для сердца своего.

И, не мудрствуя лукаво, Иван Толстой называет такое поведение:

– Стихийным! – Вопрос:

– Почему тогда Чарский молчал, изумленный и растроганный?

– Ну что? – спрашивает поэт.

И Чарский рассказывает, чем он очень удивлен и растроган, – нет, не стихией, клокочущей в Медном Всаднике, а наоборот, тем, что чужая мысль, чуть коснувшись слуха поэта, тут же стала его собственной! Как будто он думал об этом же самом всю оставшуюся жизнь.

Понимаете, думал всю жизнь! Вот в чем дело, в том, что поэт только о том и думает, как:

– Укротить Стихию, – едва она появится. – А не наоборот, сам такая же стихия.

Разница большая:

– Тигр и его Укротитель.

Как говорится:

– Я звал тебя и рад, что вижу! – Это не просто бой Лермонтова с барсом – или что у него там было, в ожидание смертельной ничьей – а ожидание противника, чтобы победить его, однако:

– Во славу Божию! – Как и написано в другом месте:

– И как гром его угроза поражала мусульман.

В конце там же написано, что вернувшись домой после победы:

– Как безумец умер он. – Ибо:

– Вступить в бой со стихией – это одно, победить её можно, как это сделал Импровизатор из Египетских Ночей, – но.

Но, видимо, бессмысленно, взять ее Гением можно, но в Этом Мире – не до конца.

Как и сказал Иисус Христос печально, искушаемый последний раз тем же, чем пушкинский Импровизатор и Жил на свете рыцарь бедный, Духом смелый и прямой:

– Искушаемый победой над стихией! – ибо: