Стихи о горах

и это был сильнейший допинг мой.

ОДИН НА СТЕНЕ

Заклинилась в щели моя веревка,

не дергалась, и пульс ее пропал,

и не спасла бы верхняя страховка,

когда бы я, не видимый, упал.

И вот один с холодною стеною,

рассчитывать лишь только на себя.

И как судьба решит теперь со мною?

Неужто здесь, безликая судьба?

И я возненавидел и собрался,

наскреб внутри стальное кое-что

и за зацепки крохотные брался,

к щели поднялся, чтобы жить еще.

ГРОЗА В СНЕГУ

За две зацепочки – руками,

едва-едва. И как во сне:

перед лицом холодный камень

и снег, вселенский, вечный снег.

И первой молнии сиянье –

огромным розовым цветком,

вблизи меня, без расстоянья,

и гром, крушенье мира, гром.

И надо выбросить железо,

иначе молния в него,

но как же я тогда полезу?

Без крючьев – как без ничего.

Пришло решение подспудно:

впиваться в камень, не дыша.

Тогда-то я поверил в чудо:

у камня тоже есть душа.

«ХОЛОДНАЯ НОЧЕВКА»

Я все-таки заснул, на узкой полке стоя,

столь долгая «холодная» была.

Как будто я летел, и позабылось, кто я,

а ниже подо мной сумятица плыла.

Дурацкий хаос глыб и грязные сераки*,

но вот уже видна спокойная река,

зеленые холмы и капельками маки,

и в сизой дымке даль и степь издалека.

Потом альпийский луг и лужицы повсюду,

я шлепаю по ним, и брызги от меня…

Но вдруг рывок, и сразу крышка чуду.

Веревку и скалу никто не отменял.

С рассветом гладь стены глазами облизали,

а мне мешал мираж – он был не в унисон,

но я его хранил, когда мы вылезали,

красивей всяких гор казался этот сон.

И вот мы наверху, и мир под нами ярок,

и с ним и наша жизнь открыта и ясна,

и жуткая стена осталась, как подарок,

но путь к себе домой светлей любого сна.

* Сераки – ледяные пики на передней кромке ледника

НА «СПАСАЛОВКЕ»

Сигналы «SOS»! Туда! Скорее!

Отряд на помощь уходил.

Там на блистательной Корее*

в кого-то камень угодил.

И крутизна, и лед, и скалы,

ступени те и крючья те…

Что здесь забыли, что искали

и что нашли на высоте?

Мы эту гору не простили

и от нее мы жизнь спасли,

с карниза жуткого спустили

и на носилках вниз несли.

Камнями больше не стреляла,

мы уходили не навек.

Гора притихшая стояла

и не звала к себе наверх.

* Корея – пик Свободная Корея на Тянь-Шане.

ПУРГА

Я уезжал. Жена переживала

(любил ее и горы на земле)

и, обнимая, тихо пожелала

на всем пути погоды ясной мне.

Но наверху, на снежном склоне пика

пурга безумная обрушилась на нас.

И ночь, и вой, и круговерть безлика,

но мы в палатке были в этот раз.

Друзья заснули, я как будто тоже.

Жена звала, почудилось на миг.

«Не может быть! Такого быть не может!»

Но вновь услышал слабый-слабый крик.

Скорей! Ботинки! Где моя пуховка?

А рукавицы? Черт! Без них я не могу!

Веревка! Вот! Другая! Сороковка!

«Страхуй меня!». И я нырнул в пургу…

Наутро встали все, наметили дорогу.

А в мире солнце, в мире тишина.

И были вместе мы, и слава Богу.

Спасибо, милая моя жена.

ВИСЯЧИЙ ЛЕДНИК

До ночи рубили ступень для ночевки,

«холодной ночевки», коль выхода нет,

и верили в крепость свою и страховки,

и спать не могли, ожидая рассвет.

И горы не спали. С недобрым приветом

висячий ледник устремился в полет,

и неземным фосфорическим светом

светился от трения падавший лед.

Казалось, что пушки в ущелье стреляли,

и грохот вселенский творился вокруг,

а место внизу, где палатки стояли,

проехали глыбы и замерли вдруг.

И так хладнокровно висевший годами,

быть может, века или тысячу лет,

сорвался при нас… И мы долго гадали,

но был неизвестен научный ответ.

Потом за вершину медали раздали.

Мы снова сюда. Только после всего

к нам гибель пришла…

И тогда разгадали,

не в силах уже изменить ничего.

КАРНИЗ

Каким красивым белым чубом

карниз над пропастью навис!

А друг – тихонько – ледорубом –

чуть-чуть его – и ахнул вниз.

Веревка бедная рванула

и – как струна. Рывок погас.

Воровка-смерть под дых пырнула,

но промахнулась в этот раз.

Мы от нее тащили друга,

мы еле сдерживали крик.

Все это видела округа –

короткой схватки страшный миг.

Как долго мы спускались книзу,

переживая, видит Бог.

И по другим земным карнизам

пошли, страхуясь, кто как мог.

ЛАВИНА

На теплом камне загорали,

но кто-то сверху – кулаком,

и где-то там

, не за горами,

слепился первый снежный ком.

Уже не ком, а вал гигантский

на нас стремительно летел,

такой пушистый, белый, адский,

забрать счастливчиков хотел.

Как муравьи! Как мы успели?

Скорей от смерти! Вниз! Бегом!

Мы песни в этот день не пели

и долго думали потом…

Мой друг! Надеждою наполнись,

дружи с единственной судьбой,

но помни, друг, и в счастье помни:

летит лавина за тобой.

ТВОЯ ВЕРШИНА

В. Петренко

Как будто снова юности касаясь

(и семьдесят четыре нипочем),

ты встал, пошел, под рюкзаком качаясь,

на свой последний, может быть, подъем.

Упрямо шел, как все, путем суровым,

когда же вдруг товарищ занемог,

ты с ним назад, не проронив ни слова,

коль он наверх совсем идти не мог.

Ты спас его, а это что-то значит,

но не глотнул победного вина.

И не было достойнее удачи,

твоя вершина просто не видна.

ТРИЛОГИЯ

Г. Андрееву

К тебе высоко заползла пневмония.

Спустили, спасли. Не одумался ты.

Вершина коварная снова манила,

и не было в жизни сильнее мечты.