Стихи о горах

Но впереди встает стена,

не обойти и не объехать,

на целый свет она одна,

и только в лоб, и только кверху.

Течет безмолвная река,

сползает облако, как тесто,

и все не пройдено пока,

но все становится на место.

Вернемся к нашим очагам,

нас поразит движенье улиц,

и спросит первый мальчуган:

«Откуда, дяденька, вернулись?».

* * *

Я жил у памирцев в поселке Патхоре –

три тысячи метров над уровнем моря.

Я жил-удивлялся, как всё еще плохо

живут они в сильную нашу эпоху:

из пищи – лишь чай и лепешки в ходу,

а мясо – по праздникам редким в году.

Я жил-удивлялся, как много детишек:

девчушек оборванных, грязных мальчишек,

и что электрических лампочек нет,

и в атомный век – керосиновый свет.

Потом удивлялся, как пьют они мало,

не знают ни краж, никакого обмана,

дома никогда свои не запирают

и гостю все лучшее – не забывают.

Живут озабоченно, но без сует,

ни нашей корысти, ни зависти нет!

Живут, с высотой, как с судьбой своей, споря –

три тысячи метров над уровнем моря.

Память

* * *

Памяти Евгения Абалакова,

первовосходителя на самую высокую вершину СССР –

пик Сталина* в 1933 г.

Он шел один, другие заболели,

к вершине родины один упрямо шел.

Крутые пики все внизу белели,

и облачный стелился шелк.

И молотком в висках его долбило,

и сердце разрывалось у него.

А до вершины, до великой было

каких-то метров сто всего.

И руки – плети. Ноги – словно вата.

И он упал. Но мог еще ползти.

И можно было повернуть обратно.

Но не было назад пути.

Был путь наверх. И всё вокруг качалось,

И он почти не видел ничего.

Но победил. И встал. И показалось:

страна смотрела на него.

Свой приговор судьба внизу свершила.

Поныне тайну смерть его таит.

И родины великая вершина

в другой стране, суровая, стоит.

* Пик Коммунизма, теперь пик Исмоила Сомони (Таджикистан)

* * *

Там, где ветер берет разбег,

он лицом каждый луч ловил

и взлетал, восходил, любил

легкий, розовый, новый снег,

голубой, искрометный лед…

Но по скалам, по склонам – бас,

и лавина – как снежный барс,

и душа прекратила лёт.

И теперь по пути его

без него (за него!) иду

по камням, по снегам, по льду,

по карнизам любви его.

И на самом верху, не дыша,

где вершин невесом полет,

мне послышится вдруг: душа

(не погибшая!) все поет.

* * *

Памяти Валерия Ольшанского,

участника восхождения на Белуху в 1963 г.

В одной палатке вместе замерзали,

в обнимку берегли свое тепло.

Но как согреть тебя в прощальном зале,

хотя мое тепло не утекло?

Валера, слышь! Свою веревку дай мне!

Белуха обнялась с твоей судьбой,

и потому в твоем полете дальнем

Богиня белая останется с тобой.

Возьми с собой от старых альпинистов

всю дружбу в абалаковский рюкзак

и там, вверху, на небе серебристом

ты разверни ее, как самый светлый флаг.

* * *

Памяти Л. Третьяковой

На вершине под солнцем с тобою

любовались картиною гор

и, смеясь, целовались с судьбою,

пригубляли, как сладкий кагор.

И влюбились, но вскоре расстались –

разбежались по круглой Земле,

лишь осколочки счастья остались

и светили далекие мне.

Фотографию юной любови

я нашёл у себя стариком,

и теперь, как лекарство от боли,

достаю и любуюсь тайком.

Ни о чём не жалея поныне,

Ту тебя не устану любить,

и хочу, находясь на равнине,

на вершине, на солнечной быть.

У КАМНЯ ПАМЯТИ

Мы шли среди рододендронов гибких,

среди цветов и вот в конце ходьбы –

на камне доски памяти погибших,

пронзительные вестники судьбы.

А где их души? Странно, почему же

мы все идем, а их давно уж нет,

Как будто им наш белый свет не нужен,

а нам так нужен этот белый свет.

И спят вершины и молчат лавины,

лишь только речка резвая шумит,

ползет туман вечерний из долины,

и сердце обнаженное щемит.

О, горы, горы! Как же вы суровы!

То ясные, то прячетесь во мгле.

А мы идем и погибаем снова

и верим в наше счастье на земле.

НАХОДКА

Молодые друзья-альпинисты

поднялись на Кавказский хребет,

пообщались с великим и чистым.

Никаких-то заботушек нет,

ни болезней у них, ни увечья,

все безоблачно, все хорошо.

Но в сторонке я кость человечью

у скалы у ближайшей нашел.

Показал, рассказал и заметил,

как восторг восхожденья угас.

Не угас только памяти ветер,

с давних гор долетевший до нас.

ПОД ПИКОМ РЕВОЛЮЦИИ

Мы эту стену долго изучали,

безмолвие царило, словно звень.

И горы, показалось, излучали

какую-то тревогу в этот день.

Не выдержав, пошли навстречу людям,

а солнце жгло, и мысли тоже жгли.

И вот на солнечном, на белом блюде

мы к черной вести так и так пришли.

Не стало друга. И стояли горы

оплотом нашей памяти навек.

Никто не виноват, оставим споры,

живем внизу, а все глядим наверх.

ХИЖНЯК

Четыре дня совсем не ели,

был примус пуст, и без воды.

Качались скалы, еле-еле

прошли по кромке у беды.

Но Бог берег и сделал встречу

с веселой группой Хижняка,

и пили чай и ели гречу,

и дальше шли наверняка.

А он, Хижняк, такой тщедушный,

и, как с горами, не пойму,

но спас живые наши души,

и это памятник ему.

Другой и не было награды,

лишь только помнили б чуть-чуть.

Ему давно наград не надо,

а мы живем. И в этом суть.

О ДРУЗЬЯХ

Ну, как сговорились, один за другим,

уходят друзья, напоив меня горем,

и вот я один на один с дорогим,

которому имя прописано «горы».

Которое в памяти светлым пятном

и все не тускнеет от разной холеры.