На одной его половине навязчивые ответы
мной вычитываются, сползая по Ириным пухлым губам.
И воздушный шарик ее лица, беспощадно добрый
опускается к бившим его ногам.
На другой половине мира корчами коридора
коврик кровавый — по корочкам мозга раскатанный план.
Коврик кровавый
молитвенной молью сестрицы дырявлен,
криком разрыт роковым, и раздерган пунктиром.
Крадена смертная радость, и дырится Ирина правда.
Бродит уродство мира дурного, обратного тиру.
Роботом братец бредет, бредя любой мишенью.
Лопает план надувной нелепая правда.
Ира, прикинувшаяся тенью,
телом обила скелет своего “не надо!”
План неизбежен, равно как безуспешен.
Раком обратным в Ничто пробирается брат.
В счастье своем сумасшедшем он кажется вещью,
то есть мишенью, которой не надо мешать.
Как мы смешно размешали мышей и машинки
мысли, шумы и кошмар.
Мы превратились в цветные картинки,
вымершие из ума.
Кинотеатры, скамейки, скверы —
все скатилось за тира предел.
Самое главное, что ты поверил,
что сам всего этого захотел.
После каждого выстрела ты был счастлив.
Я такого не ожидала.
Мира, отвергнутого мной, части,
образовали тщательное Начало.
Без толку ты выигрывал приз за призом.
Вместо Ничто нам всучили Гадость.
В нас стреляли сбоку, сверху и снизу,
и, вроде бы, ничего не осталось.
Но смерть (допустим, что это блюдце)
словно жизнь продолжалась.
Мы, склеенные, крутимся,
вечностью раздражаясь.
Мы никуда не денемся.
Нас видно из ружья.
Давай с тобой прицелимся!
Цель — это я.
Мы жили-были в тире.
Такие были правила.
Только одну девочку
все это не устраивало.
Зачем нас любит дурочка —
кальмариха в грязных гольфах?
Мы бесполезно думаем,
и в мыслях держим головы.
Девочка-рыба,
дура чумазая,
не люби меня!
жалко, что тебя не наказывали
и не били.
Я не нуждаюсь в твоей защите,
выскочка,
дегенератка!
Выстрелите!
Я цель.
Прицел,
Улыбочка.
Обратно
меня не тащите!
Я не хочу обратно!
1987-91 гг.
Пренебрегая осязаемостью
Не надо нюхать
И тыкать меня
Пилками
И палочками,
Звонить пугательно
Колокольчиками,
Ласточками по небу размахиваться.
Надо не
Подглядывать в меня из зеркала
Хитренько, всезнающе,
Из умывальника
Бросаться ежиками
Живыми, перепачканными
В стир. Пор. и для мытья посуды,
И дрянными тарелочками
Истерику об пол бить.
Что у вас из рук выпало
Вдрызг, врасхруст, враздребезги?
Вопле-действо начинается.
Как начнется, так и закончится.
Так взяли все
И кухонно перессорились.
С ножами у горла
Хохотали растерянно.
Мысли в стороны.
Смехом пошарахиваются.
Мы ли это?!
Люди обнимаются.
А кто посуду будет мыть, посуду будет мыть?
Кто сор в мусоропровод выкинет?
А вот и не кому, а вот и не кому.
Так пора уже кого-нибудь наказывать.
Взяли тогда, Колобка выискали
Лапы из чешуи повытаскивали.
В схватку с ним вступили, будто
Дружить надумали...
1986 г.
Третий лишний
(из книги "Роман с Фенамином")
Нас было трое. И третий был лишний.
Каждый имел оружие и цианистый калий.
Каждый имел всё.
Последняя война уничтожила людей,
оставив рай предметов.
Бери. Не хочу.
Разучившись суетиться и пользоваться, сутками мы лежали
без разговоров и дел, стараясь не смотреть друг на друга.
Зачем смотреть?
Я знал, что увижу — скуку и ненависть.
Зелинский тысячу раз уже мог пристрелить лишнего.
Яцек мог вылить яд в пиво.
У меня было много времени,
чтоб обдумать, с кем из них мне
менее претит продолжать существование.
Идеальные условия для убийства.
Но мы тянем и тянем.
Третий лишний.
Он вызывает ненависть.
Нервная выматывающая ненависть.
Уничтожить третьего — она исчезнет.
Останется скука.
Ждем.
Я знаю, что будет дальше — ненависть станет скучной.
Ее нельзя длить вечно.
Третий лишний.
Я знаю, что это единственная проблема, связывающая нас
с реальностью. Другой не будет.
В этом огромном бесплатном супермаркете, в сущности,
это всё, что у нас есть.
Третий лишний. Кто?
Трое оставшихся в живых,
в прошлом абсолютно разных людей,
сутками думали об одном и том же. Думали слово в слово,
как три настроенных на одну программу машины.
Третий лишний. Кто?
Я проснулся. Боже.
Мозг заработал по той же схеме. Неужели
я не смогу думать ни о чем другом? Неужели я не смогу не
думать? Попробую избавиться от слов.
Черт знает каким способом, но я думаю.
Дело не в словах.
Третий Лишний.
Я понял, кто это.
Это я.
Осталось выбрать,
каким способом покончить с собой.
Нет.
Сам я не смогу.
Пусть кто-нибудь из них.
— “Зелинский!” — я обернулся к нему. —
“Зелинский! Яцек!”
Рядом со мной лежали два трупа.
Трое абсолютно разных людей
приняли одно и то же решение.
Я лишь немного опоздал.
Я один.
И двое мертвецов.
Мертвый — уже не одинокий.
Двое мертвецов.
А я живой.
Третий лишний.
Непонимающая
Я не осуществлялся. Отказывался. Не стал.
Был. И мне сказали: "Свобода - насилье".
Автобус меня задавил.
Я не был пьян
И не лежал
На дороге, с которой не уносили
Труп
Мой человеческий и тупой испуг
Предложил продолжать существовать.
И я унижался целоваться или гулять
Меж неприятных сук.
Морги, барышни, оранжевые цветы -
Все они норовят подмигнуть.
Во мне визжала кровавая сирена черта. Но ты
Думала, что мне не страшно, а только чуть-чуть.
# # #
А мы то знаем, как приходят тараканы -
Их носят карлики, как лебедей, на ручках.
Зайдут и лобик хмурят, нежность сплюнув.
Мы заблудились в бороде дремучей.