Стихотворения

Плюют на ладони.                         Ладонями сочными,руками,           ветром,                      нещадно,                                   без счетав мочалку щеку истрепали пощечинами.…И так я калека в любовном боленьи.Для ваших оставьте помоев ушат.Я вам не мешаю.                        К чему оскорбленья!Я только стих,                     я только душа.

А снизу:            — Нет!                     Ты враг наш столетний.Один уж такой попался —                                     гусар!Понюхай порох,                       свинец пистолетный.Рубаху враспашку!                           Не празднуй труса́!

Но Галактион Табидзе (записавший в одном из дневников: «Тайна одиночества. Маяковский остался совсем один, слишком один»)[20] пытается перейти в контратаку. И вот среди «да» и «нет», которые поэт говорит миру, с особой силой звучит нота неприятия и отрицания ханжеских, дилетантских попыток со стороны около-и внелитературных сил «опекать» великое искусство поэзии, нарушать его «тайную свободу» («Пушкин»), заронить сомнение в его гражданской полноценности. В одном из стихотворений 1933 года Галактион Табидзе бросает в лицо клеветникам гневные строки:

За то, что был чист и развилистМой путь, — бесновался их клан.Глумились, язвили, резвились,Повизгивали по углам.

Доискивались — не снилось лиМне что-то с грехом пополам?И, чуть застыдясь, зазмеилисьИх щупальца — дальше — к стихам.Убогое своенравие!Повеяло смертной тоской.Все начинают во здравие,Кончают — за упокой…

Тема столкновения «поэта» и «черни», поэзии и антипоэзии до конца дней будет звучать в лирике Галактиона Табидзе, она задаст тон его поэме сорокового года «Акакий Церетели», войдет и в поэтический трактат того же времени «Разговор о лирике» и гениальной кодой завершится в одном из последних его стихотворений, где еще раз произойдет фантасмагорическая встреча с Пушкиным, привидевшимся ему за окном какого-то кафе:

Это утро. Пустое кафе.Я, входящий в чудесном смятенье.Это Пушкин!.. И спутницы-тени:Экатомба и аутодафе.

Пистолет иль костер? Всё равно.Черный остов — иль малая ранка…Для избранников этого рангаЧесть жены, честь эпохи — одно.(«Тень каштана скользит по стеклу…»)

Пришло время, когда на дом поэта, на его любовь, на его Ольгу обрушилась беда. И тогда были написаны стихи о «последнем поезде», с которым ушел этот единственно близкий, бесконечно дорогой ему человек:

Как колесница жизни и судьбы,Вот-вот с перрона отойдет состав,И с ним моя надежда и душа,Моя звезда, звезда моей судьбы.(«Последний поезд»)

Позднее об этом будут создаваться новые и новые строки…

В середине пятидесятых годов, когда Галактиону Табидзе будет возвращена добрая слава любимой, — он не раз и не два воскресит в стихах ее судьбу и ее образ, приобщая читателя к очистительной силе высоких чувств и страстей.

Но трагические страницы в жизни поэта не помешали Галактиону Табидзе перелистывать страницы великой книги бытия, именуемой Историей, Эпохой, Родиной, Революцией, Поэзией, Музыкой. В стихах он неоднократно называл и ту силу, которая одна способна была поддержать его в трудные минуты жизни:

Родина! День наступает и близится.Родина, сердце мое оживи.Видишь — любовь моя — светится, высится,Я у тебя научился любви!Дорого нам достается наукаЧувства, живого с младенческих дней.Так постигаешь значение звука,Тихо ступая за песней своей.Родина — песня! Я всё перепутаю.Так и оставлю и не разделю…Раны твои я туманом окутаю,Верой своею тебя исцелю.(«К Родине»)