Стихотворения

Два стихотворения

Только тебе

1

Таллин – тайное обиталище,

Год сегодняшний, год вчерашний.

Снег летящий, медленно тающий

Над деревьями и над башней.

Таллин – временное прибежище,

Молчаливый и стерегущий.

День, за окнами тихо брезжущий,

День прошедший и день грядущий.

Таллин – тайное обиталище,

Год минувший и год пришедший.

Поезд, медленно подъезжающий,

Поезд, медленно отошедший.

Таллин – временное прибежище,

Сонный снег, смежающий веки…

Вопрошающий: где же? Где ж еще?

Неужели – совсем? Навеки?

5 января 1965

2

Похожи – стремленьем к разлукам,

Бессильем и силой похожи.

Сердечным разбуженный стуком,

О, Боже, твержу я, о, Боже!

Как странно и как совершенно

С тобою мы созданы оба.

Прошедшее наше – блаженно,

Блаженно, а может – убого?

В том парке, что черным на белом —

Углем на снегу нарисован,

А может – на грифеле мелом,

На белой бумаге – свинцовым, —

В том парке, который впечатан

В меня узловатым офортом,

В том городе узком, стрельчатом

И оловом серым натертом,

В том городе – только прощанье

И запах горючего сланца.

Счастливы мы или печальны?

Как знать? И откуда дознаться?

Январь 1965

* * *

Вновь стою пред лицом событий,

Перед морем, сушей и твердью,

Целый день, как гений в зените,

Полон пламени и бессмертья.

Потому что чувства бессмертны,

И когда истлевают цели,

Стая чувств, шумна и несметна,

Как в скале, гнездуется в теле.

Январь 1965

Названья зим

У зим бывают имена.

Одна из них звалась Наталья.

И было в ней мерцанье, тайна,

И холод, и голубизна.

Еленою звалась зима,

И Марфою, и Катериной.

И я порою зимней, длинной

Влюблялся и сходил с ума.

И были дни, и падал снег,

Как теплый пух зимы туманной…

А эту зиму звали Анной,

Она была прекрасней всех.

15 января 1965

* * *

Не надо спать, не надо глаз смыкать,

Отсутствовать при этакой погоде,

Когда кругом такая благодать –

Во мне самом, а может быть, в природе.

Нет зла. Есть снег и солнце. Ты и я.

Коварства нет. Есть дом с надежной дверью.

Есть белизна постели. Нет вранья.

Есть ты и я. И снег. И нет неверья.

Есть ты и я. И снег. И лес. И дом.

Дорога. Сани. Белизна постели.

Печные трубы. Реки подо льдом.

Колодцы. Шубы. Нежные метели.

И валенки. И круглые следы.

И псы. И кони. Избы. И деревья.

Есть ты и я. И сны. И нет вражды.

Нет зла. Коварства нет. И нет неверья.

24 января 1965

* * *

В огромном разобщении людей

Одна любовь кричит о единенье,

И потому благодаренье ей!

Благодаренье ей! Благодаренье!

Мы – бедные земные существа,

Нас разделяют классы, расы, мненья,

За то, что возвращает нам права,

Благодаренье ей! Благодаренье!

Пусть робкая – пускай на миг, на час,

До первых слов, до первого сомненья,

За то, что не разъединяет нас –

Благодаренье ей, благодаренье.

Так волю убегающих планет

Всемирное смиряет тяготенье.

За то, что дарит нам блаженный свет –

Благодаренье ей, благодаренье!

1965

Выздоровление

Раньше нужно было умирать

Постепенно или лучше – сразу.

А теперь – существовать, желать,

Изживать погибель как заразу.

Думать и про это, и про то,

Вновь плутать среди проблем нелегких,

Осторожно кутаться в пальто

И прислушиваться к хрипу легких.

Слушать все, всему внимать,

Натыкаться, как на острый бивень.

А тогда мне – ни жена, ни мать,

Ничего, никто – одна погибель.

Я смирился было. Я постиг,

Что не страшно перевоплощенье.

Я руками слабыми настиг

Всеприятие и всепрощенье.

А теперь сначала. Каждый грамм

Погружать в себя, пока не станет тонна.

Стать опять помостками для драм,

Облегчения не ждать от стона.

И опять понять, что я –

Продолжающееся явленье.

Непосилен груз выздоровленья,

Непосильно счастье бытия.

1965

Конец Пугачева

Вьются тучи, как знамена,

Небо – цвета кумача.

Мчится конная колонна

Бить Емельку Пугача.

А Емелька, царь Емелька,

Страхолюдина-бандит,

Бородатый, пьяный в стельку,

В чистой горнице сидит.

Говорит: «У всех достану

Требушину из пупа.

Одного губить не стану

Православного попа.

Ну-ка, батя, сядь-ка в хате,

Кружку браги раздави.

И мои степные рати

В правый бой благослови…»

Поп ему: «Послушай, сыне!

По степям копытный звон.

Слушай, сыне, ты отныне

На погибель обречен…»

Как поднялся царь Емеля:

«Гей вы, бражники-друзья!

Или силой оскудели,

Мои князи и графья?»

Как он гаркнул: «Где вы, князи?!»

Как ударил кулаком,

Конь всхрапнул у коновязи

Под ковровым чепраком.

Как прощался он с Устиньей,

Как коснулся алых губ,

Разорвал он ворот синий

И заплакал, душегуб.

«Ты зови меня Емелькой,

Не зови меня Петром.

Был, мужик, я птахой мелкой,

Возмечтал парить орлом.

Предадут меня сегодня,

Слава Богу – предадут.

Быть (на это власть Господня!)

Государем не дадут…»

Как его бояре встали

От тесового стола.

«Ну, вяжи его, – сказали, —

Снова наша не взяла».

1964–1965

Пестель, поэт и Анна

Там Анна пела с самого утра

И что-то шила или вышивала.

И песня, долетая со двора,

Ему невольно сердце волновала.

А Пестель думал: «Ах, как он рассеян!

Как на иголках! Мог бы хоть присесть!

Но, впрочем, что-то есть в нем, что-то есть.

И молод. И не станет фарисеем».

Он думал: «И, конечно, расцветет

Его талант, при должном направленье,

Когда себе Россия обретет

Свободу и достойное правленье».