Первый раз я увидел рассвет с неохотой,помедлить просил, но этого не случилось.Ночь отпрянула, и над краем болотасолнце холодное просочилось.Командир отделения как стоял в плащ-палатке,так стоит. И дождь всё так же струится.Нас осталось не многопосле огненной схватки.Нам надо сквозь заслоны фашистов пробиться.Сколько нас? Пятеро. А патронов двенадцать.Сколько нас?Мы еще не знаем об этом,еще в живых никто не может считаться,пока не выстоит перед этим рассветом.Нет, не дождь…Теперь изменилась погода.То, что было дождем, становится снегом.Первый снег. Первый снег сорок первого года!Первый выстрел — за вспышкою следом.«Вон идут!» — говорит командир. Стало страшно.«Самое главное — встать нам. Гранаты проверьте,приготовьтесь, мы пойдем в рукопашный.Плен страшнее и мучительней смерти!»— «Ну, Сережа! — Я гляжу в его глаза голубые,русый чуб его смят порыжелой пилоткой. —Мы пробьемся?» — — «Пробьемся!Нас ведь родина ждет! Мы нужны ей!»Снег на землю идет торопливой походкой.Лес вдали — в снеговом пересветеМетров за сто, через болото, деревня.Солому на крышах разбрасывает ветер.Немцы там. И в лесу. Вон бегут меж деревьев.По земле резануло. Мины чавкнули разом,пулемет застучал, и траву зашатало…«Ну, вперед!..» Я охватываю глазомлес, и поле, и небо, и всё, что попало.Сотня метров! Я плыву сквозь болото,нет, тону, нет, плыву еще, в тину влипая.Сердце держит меня и зовет: жить охота!..Пули булькают около, как в картине «Чапаев».Вот осока, поскорее вцепиться,и — последний рывок. И опять всё сначала:мина — взвизгнула.В землю лица.Мокрой землей по спине застучало.Рядом: «Ой! Ранен в сердце! Прощайте!..»Но встает и пошел. Я тогда разозлился:«Что ж ты врешь?» — «Я ошибся, ребята!..» —только сказал он и, шагнув, повалился.Вот деревня. Вперед! Немец — вот он!Р-раз — в упор! — и в коноплю, перебежкой,огородами, по дворам, за ометы.Жизнь подпрыгивает — то орлом, а то решкой.«Эй, Сережа, скорей — в лес, к дороге!»Мы бежим. Я оглянулся и вижу:немцы. Зубы их, руки и ногив сотне метров.Всё ближе, всё ближе…«Есть граната, Сережа?» — «Нет, вышли!Ни патрона в винтовке». Вот роща.«Хальт! — у самого уха я слышу. —Ха…»И сразу — огоньками на ощупь —пулемет полыхнул у меня под ногами.Та-та-та!«Что стоишь-то! Свои же!»— «В лес беги…»Та-та-та!Немцы падают сами, —что случилось?..У пулемета, я вижу,парень лежит. «Вот спасибо! Ты кто же?Ты нас выручил…» Он молчит, обессилев.«Будешь с нами?» Он повис на Сереже.«Как зовут?»— «Тараканов… Василий…»Лес темнеет. Мы идем друг за другом.Мы молчим — лес молчит, осторожен,только веткой в лицо ударит упругой.«Мы пробились!» — говорит мне Сережа.Час идем, два идем. Живы, значит.Три часа. «Вася, не отставай. Ночь какая!Лес нас выведет,он укроет,он спрячет..»Так иду я, двух друзей окликая.Рассвет расставил по порядку деревья,ветки выделил и листвою украсил.Вася падает. «Эй, Сережа, скорее!Подымайся… Ну, что с тобой, Вася?»— «Вы идите, — говорит он с тревогой. —Я ранен. Всю ночь там лежал с пулеметом.Вот — в боку». — «Что ж молчал ты дорогой?Мы тебя понесем». — «Нет, оставьте, чего там.Вы счастливые, вы придете, быть может… Харьков. Рыбная. Двадцать четыре… Тамара…»Мы несем его. Я иду за Сережей.Вася бредит, разметавшись от жара.