Близка заря. Поплыли на долиныТуманы. Звонкий рокот соловьиныйЗвучит повсюду. Смутно замерцалШирокий пруд… Нередко я встречалИ юношу, и старика седого,Которые, после труда дневного,Здесь, на пруду, на плесе, в камышах,Как цапли, чье житье на берегах,Мечтали над премудрою удою.И с ними тихим шепотом пороюЯ говорил, ища уместных слов,И полюбил разумных чудаков,Воспринимая хитрую науку:Как на живца брать яростную щуку,Как из глубин в блеск солнечного дняВытаскивать зеленого линя,Закидывать стрекоз плотве сребристой.Денису я, как дивному артисту,Завидовал: не ловля, а игра!(На всё у нас найдутся мастера,Денис — тот уродился рыболовом.)Не раз, дождем застигнутый, под кровомСебе приют желая отыскать,Я в хату шел, где обступали матьБосые дети, лакомясь ухою,Голодные; «Сегодня мы с едою —Отец недаром рыбки наловил…»Как много я былого не забыл!И юность, и товарищи… Да, многоТого, чем будет помниться дорогаСуровая, а не бездумный путь.Пора, душа! Идиллии забудьВ кипучем гневе творчества живого…Старик Мусий — образчик рыболова,Как все, сейчас описанные мной.Уж до зари торчал он над водой,Согнувшись в три погибели, бедняга!Шуршал камыш, едва журчала влага,Но в гору солнце юное плыло…Уже и муха не спеша на лобМусию села. Мотылечек белыйВнимательно взирал на порыжелыйЕго рукав — сукну немало дней, —А он всё ждал наивных окуней,Лещей ленивых, лиходейку-щуку…Но что за мяч (к глазам он поднял руку)По лугу покатился?.. И старикОбрадовался: это внук возникНа холмике, его Павлусь!.. Но что жеСтряслось с мальчонкой, так его встревожа?В глазах испуг: «Ой, дед!.. В овраге… ой!Не знаю сам…» — «Да что с тобой, постой!Кто напугать осмелился Павлуся?»— «Ой, дедушка! Там — мертвый! Ой, боюся!»И дед Мусий за внуком поспешилК оврагу… Там, в избытке свежих сил,Сплелись дубы одеждой многолистой,Цветы вздымают аромат струистый,Сосновый недалеко шепчет бор,—И неподвижно руки распростерКрасивый кучер. Он забрызган кровью…И тихий взор под неподвижной бровьюНе загорится более огнем.Всё просто, дед! Раздумывать о чем?Ведь сын твой тоже был забит плетями.Не удивляйся! Кровью и слезамиТвое житье, житье детей твоихВсегда залито… И старик притих.Он смотрит — и разгадана загадка:Что для него яснее отпечаткаВдоль этой смятой, скомканной травы?Вот, близко от прекрасной головы,Той головы, что порождала мукиЛюбви, тоски и горя от разлуки,—Широкий нож, как золото, горит.А там, подальше — панский конь лежит,И след колес, и сбитая подкова —Всё рассказали старику без слова.Склонился он, и вот, упав из глаз,Под солнцем чистый засверкал алмаз.