Мир не до конца досоздан: небеса всегда в обновах астрономы к старым звездам вечно добавляют новых.Если бы открыл звезду я — я ее назвал бы: Фридман[253],— лучше средства не найду я сделать всё яснее видным.Фридман! До сих пор он житель лишь немногих книжных полок — математики любитель, молодой метеоролог и военный авиатор на германском фронте где-то, а поздней организатор Пермского университета на заре советской власти… Член Осоавиахима. Тиф схватив в Крыму, к несчастью, не вернулся он из Крыма. Умер. И о нем забыли. Только через четверть века вспомнили про человека, вроде как бы оценили:— Молод, дерзновенья полон, мыслил он не безыдейно. Факт, что кое в чем пошел он дальше самого Эйнштейна: чуя форм непостоянство в этом мире-урагане, видел в кривизне пространства он галактик разбеганье.— Расширение Вселенной? В этом надо разобраться.Начинают пререкаться…Но ведь факт, и — несомненный: этот Фридман был ученым с будущим весьма завидным.О, блесни над небосклоном новою звездою, Фридман!1965
Зал опустел.Вот наконец нас двое.Ты под землей погребена была.Как там спалось?Венера повелаКуда-то ввысь надменною ноздрею,Как будто говоря мне:"ПосмотриНа небосвод сквозь каменные сводыЯ в небесах плыла звездой зари,А не в земле лежала эти годы!"1965
В ПарижеЯ видел свечиВ форме березовых пнейИ слышал русские речиИ прошлых и наших дней,И русские видел сапожкиНа ножках французских дам,И русские чашки и плошкиВ витринах я видел там,Как будто бы в русские кубкиФранцузское льется винцо,И смахивающее на полушубкиЗаметил я пальтецо.Дело в том, что "ТУ-104"И быстрота "Каравелл"[254]Сближают всё в этом мире,Чтоб этот мир здоровел.И видел я, улетая,Как в неопавшей листвеСнежинки кружились, тая,В Париже, почти как в Москве.1965