Нет, это не день моего рожденья! И если б даже было и так, то это было лишь совпаденьем,— я родился весной, а про это осеннее торжество даже не было мне никакого виденья, и я даже не слыхивал ничего и ни от кого про этот день, когда снежинки, витая, серебрили, как и теперь серебрят, всё подряд от Урала и до Алтая…Это теперь я в книжках читаю про Мартынов день и присущий ему обряд!Теперь я знаю: в католических странах это был день поминания епископа Мартина Турского[396], во времена Реформации перенесенный в честь дня рождения Мартина Лютера[397] с 11-го на 10-е ноября… Но мне вспоминается просто сибирское морозное утро, и в это утро — для нас юлианского[398], а для них, лютеран, григорианского календаря[399],— может быть, не в городе, где скрипели мои ребяческие салазки, а где-нибудь в снежной мгле переселенческих деревень, и случались тогда нищебродства в снегах, бубенцы, и шутейные розги, и ритуальные маски и пляски, но в городе я ничего такого не видел, и нечего фантазировать зря! И никто не кутался в вывернутые тулупы или в какие-нибудь другие дорогие или недорогие меха, и со снежками не мешалась соломенная труха, и никто не восклицал: "Ха! козлиную шкуру надень, как полагается в Мартынов день!" Нет!Но эстонцы[400], переселенцы с дальних западных побережий, ничего не вещая, а просто меня в этот день колбасой угощая медвежьей, говорили: "А вот и бисквит тебе свежий, вкусней, чем калач и пельмень!" И я говорил "спасибо", ибо не был невежей.Вот что могу я сказать про Мартынов день!1974
Рифм изобилиеОсточертело мне.Ну, хорошо, я сделаю усилиеИ напишу я белые стихи[401]!И кажется, что я блуждаю внеМне опостылевшего мира рифм,Но и на белоснежной целинеРифм костяки мерцают при Луне:"О, сделай милость, смело воскресивЛюбовь и кровь, чтоб не зачах в очахОгонь погонь во сне и по весне,Чтоб вновь сердца пылали без конца!"1974
А если бы историк наших днейНе в современном жил, а в древнем Риме,Тогда, конечно, было бы виднейВсем древним римлянам, что станет с ними!Но почему бы не предположить,Что ныне между нами, москвичами,Грядущей жизнью начинает жить,Работая и днями и ночами,Он, будущий историк наших дней,И эта книга плачется, поется,Лепечется, хохочется… И в нейПроставить только даты остается.1974