Батальонный встал и сухой рукойСогнул пополам камыш:«Так отпустить проститься с женой,Она умирает, говоришь?Без тебя винтовкой меньше одной,Не могу отпустить. Погоди:Сегодня ночью последний бой.Налево кругом — иди!»…Пулемет задыхался, хрипел, бил,И с флангов летел трезвон,Одиннадцать раз в атаку ходилОтчаянный батальон.Под ногами утренних липУложили сто двадцать в ряд.И табак от крови прилипК рукам усталых солдат.У батальонного по лицуКрасные пятна горят,Но каждому мертвецуСказал он: «Спасибо, брат!»Рукою острее ножа,Видели все егеря,Он каждому руку пожал,За службу благодаря.Пускай гремел их ушамНа другом языке отбой,Но мертвых руки по швамРавнялись сами собой.«Слушай, Денисов Иван,Хоть ты уж не егерь мой,Но приказ по роте дан —Можешь идти домой».Умолкли все — под горойВетер, как пес, бежал.Сто девятнадцать держали строй,А сто двадцатый встал.Ворон сорвался, царапая лоб,Крича, как человек.И дымно смотрели глаза в сугробИз-под опущенных век.И лошади стали трястись и ржать,Как будто их гнали с гор,И глаз ни один не смел поднять,Чтобы взглянуть в упор.Уже тот далеко ушел на восток,Не оставив на льду следа,Сказал батальонный, коснувшись щек:«Я, кажется, ранен. Да».1922
74. «Я одержимый дикарь, я гол…»
Я одержимый дикарь, я гол,Скалой меловою блестит балкон.К Тучкову мосту шхуну привелСедой чудак Стивенсон.И лет ему нынче двадцать пять,Он новый придумал рассказ:Ночь отменена и Земля опятьЯсна, как морской приказ.Пуля дум-дум, стрела, динамитЛовили душу мою в боях,И смеялась она, а сегодня дрожитБолью о кораблях.Но я такой: не молод, не сед,И шхуне, что в душу вросла,Я не могу прочертить ответСоленым концом весла.Пусть уходит в моря, в золото, в лакВонзать в китов острогу,Я сердце свое, как боксер — кулак,Для боя в степях берегу.1922