Стихотворения и поэмы

под одеялом сна

горбатя спины.

На просеке

переоценок ваших

я делаю

привал.

Я разжигаю

вечности костёр,

и спутники мои —

зверьё созвездий —

устало дремлют,

погасив глаза.

А я стою

на страже их покоя.

Я — часовой,

стоящий на часах.

Мне тишина

былины надышала

и разгадала

клинопись вселенной...

И с высоты

нетронутых сказаний

летит мечта

сгорающей кометой.

Все ниже,

ниже,

только б

дотянуться,

схватить её

и остудить в ладонях,

и в темноте

найти свою дорогу,

и весело шагать,

усталость пряча...

Не дотянуться.

Снова неудача.

Мечта, сгорая,

пролетела мимо.

Так было в детстве:

тайнами ранимый,

я жил мечтой

бессонными ночами,

а если

забывался на рассвете,

разбуженный мечтою,

просыпался.

Голодный

и затравленный волчонок,

я часто

псовой травли

опасался,

и, утомлённый

егерской погоней,

я к теплому огню мечты

стремился.

Удача...

На каких она дорогах,

кому она

звездой нетленной

светит,

кому улыбки щедрые бросает

и в непогоду

щедро согревает?

Так было

в юности.

С отчизною простившись,

в завьюженные дали

шагал я по этапу.

Молчала неизвестность.

И тайная мечта

меня съедала,

валила часто

навзничь

под откосы

и поднимала

выстрелом жестоким...

И всё была

моей самоотдачей.

Кто-то утверждает,

будто время

лечит.

Оно лишь

раны временно рубцует,

потом их

непременно открывает.

И начинают раны

кровоточить.

Мечты чужие

по чужим дорогам

упрямо ходят

и удачу ищут,

и телу

в темноте ночлег находят,

и сердцу,

и уму

находят пищу.

Моя мечта —

оплаканные годы...

Химера,

призрак,

ты ли это,

ты ли?..

Плывёт,

плывёт

бумажный пароходик,

отсчитывая

жизненные мили.

Кольца времени

Посвящение

Всем,

кто в месиве тел полощется.

В скопе живущим

присно и днесь.

Я –

охрипший певец одиночества,

воскрешаю добрую весть.

Дождь,

Дождь,

дождь...

По городу кружит, кружит, кружит,

обиженный,

ненужный никому,

как одинокий, пьяный человек.

То в дом ворвётся

через черный вход,

то в форточку

к кому-нибудь залезет,

то на крыльце простуженном

сидит.

Холодный дождь.

И всё-таки весна,

и одиноко сознавать,

что ты не нужен.

А может быть,

и ты необходим,

как вера,

как забытое родство.

Так труженику

нужен пот,

когда он, забывая всех

и вся,

свои мечты в реальность

воплощает.

Иди туда,

где поросли поля,

где, задыхаясь, корчится природа

от вечной жажды.

Иди и жертвуй

суть свою и плоть

во имя будущего.

Здесь ты человек —

лишний.

Я меряю

лоснящийся асфальт

неровным шагом

собственной души.

Рябит в глазах

от праздничных реклам,

и я с дождём

не попадаю в ритм.

Две капли

прыгнули в мои ладони,

как два бездомных

маленьких щенка,

и вдруг у

от теплоты промокших рук

они мгновенно начали расти.

Крупней,

крупней,

уже в саженный рост,

уже давно меня переросли.

И, приняв одиночества размер,

на ломаном наречии дождя

они о непонятном говорят.

Какие праздничные дни,

Какие розничные будни!

Я поднимаю воротник,

Оберегаясь от простуды.

Иду к забытым сквознякам

В застенчивые подворотни.

Ложится на руку рука

Осиротевшей, старой сводни.

Ей деньги, поцелуи — мне,

Всё, как положено на торгах...

На мятой, грязной простыне

Я оставляю свой автограф.

Потом — испариною пот.

И полтаблетки валидола.

Ни подо мной, ни просто под,

Всё так простуженно и голо.

Как будто сдёрнули живьём

С души шагреневую кожу,

Но до рассвета доживём,

Потом до вечера, быть может.

Потом всю ночь один, один

По подворотням шляться буду...

Я поднимаю воротник,

Оберегаясь от простуды.

...И мы,

Всего лишь навсего,

Игрушки.

И маленькая жизнь

Играет нами.

Жизнь маленькая

Вырастет

В большую,

И мы узнаем

Тесноту чуланов.

И превратятся дни

В сплошные ночи,

И будут ночи

Тише и безмолвней.

И только писк

Слепой и старой крысы

Казаться будет

Бесконечным вальсом.

И будем мы

Испуганно кружиться

По тесному колечку

Постоянства...

Язычница

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Заиграла осень на свирели,

Аиста вспугнула из гнезда.

Канут в неизвестность каравеллы,

Лёгкие расправив паруса.

И тоска дорожная, глухая

Непогодой окольцует даль.

Аистовы семьи улетают,

Юность улетает навсегда.

Последним солнечным прелюдом

Ласкает землю листопад,

А бабье лето невпопад

Чуть свет заводит пересуды.

Еще тепло, но вечер, ах!

Морозный запах на губах...

И ты идёшь.

Смешались улицы, дома,

Мосты, заборы, подворотни.

Египет пал, рассвет холодный

Хохочет, сводит нас с ума.

Осенний, удалой размах,

Морозный запах на губах...

И ты пришла.

Жрица долгих ночей,

Азиатка с потерянным именем,

Распусти над землёю туманный свой шлейф.

Окольцуют дороги напевы твои одержимые

Междометьем дождей.

Окольцуют тоской и щемящей усталостью,

Голубые поля позади...

Непогода пьянит, и у берега старости

Я кричу в тишину: «Приходи!»

И стучишься ты в дверь.

Хочешь, построю из ветра корабль,

Осень на реях натянется парусом.

Ласково манят чужие края.

О, как волна в твои косы вплетается.

День на ладонях уносит корабль.

Осень на реях загадочным парусом...

Меряет даль...

...Нам в жизни всем проигрывать дано.

Осенний день клюкой стучит в окно.

Мой путь в клубок смотала ты давно.

Тебя ещё не раз вернут назад

В мою страну оборванных обой.

Откроешь дверь — и сбросишь паруса,

И будем чай мы допивать с тобой.

Хранить не будем больше паруса...

Но и когда закроются глаза,