Здесь каждый камень Ленина знаетпо топоту первых октябрьских атак.Здесь всё, что каждое знамя вышило,задумано им и велено им.Здесь каждая башня Ленина слышала,за ним пошла бы в огонь и в дым.Здесь Ленина знает каждый рабочий,сердца ему ветками елок стели.Он в битву вел, победу пророчил,и вот пролетарий — всего властелин.Здесь каждый крестьянин Ленина имяв сердце вписал любовней, чем в святцы.Он земли велел назвать своими,что дедам в гробах, засеченным, снятся.И коммунары с-под площади Красной,казалось, шепчут: — Любимый и милый!Живи, и не надо судьбы прекрасней —сто раз сразимся и ляжем в могилы! —Сейчас прозвучали б слова чудотворца,чтоб нам умереть и его разбудят, —плотина улиц враспашку растворится,и с песней на смерть ринутся люди.Но нету чудес, и мечтать о них нечего.Есть Ленин, гроб и согнутые плечи.Он был человек до конца человечьего —неси и казнись тоской человечьей.Вовек такого бесценного грузаеще не несли океаны наши,как гроб этот красный, к Дому союзовплывущий на спинах рыданий и маршей.Еще в караул вставала в почетныйсуровая гвардия ленинской выправки,а люди уже прожидают, впечатаныво всю длину и Тверской и Димитровки.В семнадцатом было — в очередь дочериза хлебом не вышлешь — завтра съем!Но в эту холодную, страшную очередьс детьми и с больными встали все.Деревни строились с городом рядом.То мужеством горе, то детскими вызвенит.Земля труда проходила парадом —живым итогом ленинской жизни.Желтое солнце, косое и лаковое,взойдет, лучами к подножью кидается.Как будто забитые, надежду оплакивая,склоняясь в горе, проходят китайцы.Вплывали ночи на спинах дней,часы меняя, путая даты.Как будто не ночь и не звезды на ней,а плачут над Лениным негры из Штатов.Мороз небывалый жарил подошвы.А люди днюют давкою тесной.Даже от холода бить в ладошиникто не решается — нельзя, неуместно.Мороз хватает и тащит, как будтопытает, насколько в любви закаленные.Врывается в толпы. В давку запутан,вступает вместе с толпой за колонны.Ступени растут, разрастаются в риф.Но вот затихает дыханье и пенье,и страшно ступить — под ногою обрыв —бездонный обрыв в четыре ступени.Обрыв от рабства в сто поколений,где знают лишь золота звонкий резон.Обрыв и край — это гроб и Ленин,а дальше — коммуна во весь горизонт.Что увидишь?! Только лоб его лишь,и Надежда Константиновна в тумане за…Может быть, в глаза без слез увидеть можно больше.Не в такие я смотрел глаза.Знамен плывущих склоняется шелкпоследней почестью отданной:«Прощай же, товарищ, ты честно прошелсвой доблестный путь, благородный».Страх. Закрой глаза и не гляди —как будто идешь по проволоке провода.Как будто минуту один на одиностался с огромной единственной правдой.Я счастлив. Звенящего марша водаотносит тело мое невесомое.Я знаю — отныне и навсегдаво мне минута эта вот самая.Я счастлив, что я этой силы частица,что общие даже слезы из глаз.Сильнее и чище нельзя причаститьсявеликому чувству по имени — класс!Знамённые снова склоняются крылья,чтоб завтра опять подняться в бой —«Мы сами, родимый, закрылиорлиные очи твои».Только б не упасть, к плечу плечо,флаги вычернив и веками алея,на последнее прощанье с Ильичемшли и медлили у мавзолея.Выполняют церемониал.Говорили речи. Говорят — и ладно.Горе вот, что срок минуты мал —разве весь охватишь ненаглядный!Пройдут и наверх смотрят с опаской,на черный, посыпанный снегом кружок.Как бешено скачут стрелки на Спасской.В минуту — к последней четверке прыжок{299}.Замрите минуту от этой вести!Остановись, движенье и жизнь!Поднявшие молот, стыньте на месте.Земля, замри, ложись и лежи!Безмолвие. Путь величайший окончен.Стреляли из пушки, а может, из тыщи.И эта пальба казалась не громче,чем мелочь, в кармане бренчащая — в нищем.До боли раскрыв убогое зрение,почти заморожен, стою не дыша.Встает предо мной у знамён в озарениитёмный земной неподвижный шар.Над миром гроб, неподвижен и нем.У гроба — мы, людей представители,чтоб бурей восстаний, дел и поэмразмножить то, что сегодня видели.Но вот издалёка, оттуда, из алогов мороз, в караул умолкнувший наш,чей-то голос — как будто Муралова —«Шагом марш».Этого приказа и не нужно даже —реже, ровнее, тверже дыша,с трудом отрывая тело-тяжесть,с площади вниз вбиваем шаг.Каждое знамя твердыми рукамивновь над головою взвито ввысь.Топота потоп, сила кругами,ширясь, расходится миру в мысль.Общая мысль воедино созвеньенарабочих, крестьян и солдат-рубак:— Трудно будет республике без Ленина.Надо заменить его — кем? И как?Довольно валяться на перине клоповой!Товарищ секретарь! На тебе — вот —просим приписать к ячейке еркаповойсразу, коллективно, весь завод… —Смотрят буржуи, глазки раскоряча,дрожат от топота крепких ног.Четыреста тысяч от станка горячих —Ленину первый партийный венок.— Товарищ секретарь, бери ручку…Говорят — заменим… Надо, мол…Я уже стар — берите внучика,не отстает — подай комсомол. —Подшефный флот, подымай якоря,в море пора подводным кротам.«По морям, по морям,нынче здесь, завтра там».Выше, солнце! Будешь свидетель —скорей разглаживай траур у рта.В ногу взрослым вступают дети —тра-та-та-та-та та-та-та-та.«Раз, два, три!Пионеры мы.Мы фашистов не боимся, пойдем на штыки».Напрасно кулак Европы задран.Кроем их грохотом. Назад! Не сметь!Стала величайшим коммунистом-организаторомдаже сама Ильичева смерть.Уже над трубами чудовищной рощи,руки миллионов сложив в древко,красным знаменем Красная площадьвверх вздымается страшным рывком.С этого знамени, с каждой складкиснова живой взывает Ленин:— Пролетарии, стройтесь к последней схватке!Рабы, разгибайте спины и колени!Армия пролетариев, встань стройна!Да здравствует революция, радостная и скорая!Это — единственная великая войнаиз всех, какие знала история.