Твое обличье создали б из глины,
Мой дух бы вновь твой слепок оживил, —
Чтоб ты терзал, пытая, Прометея,
Судья и клеветник, палач и друг,
И миг свершенья отравлял укором,
И — неотступный овод в полдень белый —
Вперед бы гнал, без отдыха вперед
Едва достигшего на подвиг новый...
Так, ковача кует твой молот-клюв,
И тварь творца творит— непримиримым!
Мой горький отдых с вами разделить
Иду, мятежницы Океаниды,
Родимой, древней вопленицы воли,
Неистовые Ночи плачей!
Явитесь мне с глубоким пеньем, сестры!
О Прометей! Что мог, соделал ты.
Возможное свершил ты, Прометей!
Тому, кто превозмог, — «ты мог» — укор.
Когда б, умыслив невозможный умысл,
Погибнуть мог бессмертный Прометей!
Бессмертен я: со мной бессмертен умысл
Того, что невозможным ты зовешь.
О Прометей! Возможное творя,
Ты невозможному творил измену.
Людей я сотворил, каких соделать,
Вотще пытаясь, боги не могли.
Себя в подобьи смертном вы творили.
Себя творить могущих сотворил я.
Что я возмог, возможет человек.
Возможное возможет человек.
Я им затмил прозренье зол грядущих,
Вселил в их сердце льстивые надежды;
Я вам, печальницы о невозможном,
Союзников слепых слепил из глины.
Из глины ты слепил их, Прометей.
Сама в перстах моих слагалась глина
В обличья стройные моих детей,
Когда сошел я в пахнущие гарью
Удолия, где прах титанов тлел,
Младенца Диониса растерзавших
И в плоть свою приявших плоть его.
Еще незримый теплился огонь
Божественным причастьем Геи темной
В пласту земном, покрывшем кости сильных,
Убитых местью Зевсова орла.
Моих перстов ждала живая персть,
Чтоб разрешить богоподобных плен
И свету дня вернуть огонь Младенца.
Я был творцом их, если тот творец,
Чье имя меж богов — Освободитель.
Творец — нам пели Мойры — душ вожатый
Из мрака в сумрак, из плененья в плен.
Из мрака в сумрак, из подземья — к свету!
В плен из плененья, из тюрьмы в затвор —
Нам пели Мойры — водит дух, блуждая.
Уз разрешитель — ковщик новых уз.
Я цепи душ перековал, и тоньше,
И расторжимей их одержат цепи.
Ты дал огонь им — скрепы заклепать.
Прочней твоих они скуют оковы,
Насколько горн тысячегрудый жарче
И тяжелей удар тысячерукий.
Я дал огонь им — в цепи заковать
Цепей предмирных ковача, Кронида.
О Прометей! Предугадал Кронид,
Что на себя и на тебя оковы,
Гефестовых надежнее, скуют
С тобою в лад подъемлющие молот.
Вестям внемли: не гневается Зевс
За дар, тобой похищенный от молний;
Но, в сердце самовластном затая
Глухую зависть, радуется всходам
Грядущих рабств на ниве Прометея
И новою державой веселится.
Про то нам пели сестры Нереиды.
Они в безбрежных далях зыбкой соли
Безоблачного Зевса видят лик
И, отразив, согласные, светлеют.
И в этот час мы слышим голос дев.
Всё ближе по волнам отзвучным песнь...
Они поют: не самого ли старца
Седых пучин, Нерея, хор ведет?
Мы выи не клоним
Под иго Атланта,
Но мятежимся нивами змей;
И ропщем, и стонем
В берегах адаманта,
Прометей!
Когда б первины моего творенья
Не опалил ревнивою грозой
Надменных стародавний истребитель,
Когда бы ныне вольных пощадил, —
В моей руке залог судьбины дальней:
Мой темный сев дремучим встанет лесом
Дубов нагорных, голосом Земли
И преисподней Правды. Так да будет!..
А ныне жертв захочет он за милость
И даней благодарственных за мир:
И мы дадим ему личины жертв
И мороки обманчивого дыма —
И станем зверя впроголодь кормить!
Он будет лют: мы яростью ответим.
Как мудрый воспитатель, приучать
К борьбе вседневной должен я детей.
Не мир мне надобен, а семя распри.
Молчание! О всем промыслил я!