Стихотворения, поэмы, трагедия

Окрест обводишь.

Размером поднебесных глав

Земное меришь.

Ты знаешь блеск родимых слав

И небу веришь.

Разделена в себе самой

Святым расколом,

Ты тянешься в снега, домой,

Дружася с долом.

5 РУЧЕЙ{*}

Ручей бежит, ручей поет:

«Я в Матери проснулся,

Из гроба в гроб сходил — и вот,

К Отцу переплеснулся».

Поет, как Отчий небосвод

Над колыбелью резвых вод

Дитяти улыбнулся.

Просторен, волен милый свет,

И зелен луг шелковый;

И на поляне каждый цвет —

Что брат ему крестовый.

Лишь Матери родимой нет.

Над колыбелью Отчий свет

Сияет в тверди, вдовый.

458—461. НА ОКЕ ПЕРЕД ВОЙНОЙ

(a. MCMXIV)^[1]{*}

1

Когда колышет хвою

И звезды ветерок

И в далях за рекою

Маячит огонек,

Не верь земли покою:

Сил ропотных поток

Бежит, гудит у корней

И в лиственной глуши,

Рокочет непокорней

У ног твоей души,

И прах сметает горний,

И клонит камыши.

Он корни сосен лижет,

Торопит сердца стук,

Стремит и вызов движет

И прячет в гнев испуг.

А Полночь рясна нижет,

Роняя свой жемчуг.

Гляди — звезда скатилась

Слепительно к реке...

О чем душа смутилась

В тревоге и тоске?

Чья нить прозолотилась

На ткацком челноке?

   12 июля

2

Злак высох. Молкнул гром желанный.

Клубился прах береговой —

И круто падал. За рекой

Звучал порой — бой барабанный.

Как ястреб в небе, реял Рок.

Грозою задыхались дубы,

В глухие запахнувшись шубы.

И ждали мы: настал ли срок?

А за рекой трубили трубы.

   16 июля

3{*}

Темнело. Мимо шли. Привалом

Остановились над Окой,

Под нашим парком, древним валом,

Что Дмитрий городил Донской.

Сложили ружья; песни пели.

Мерцали плёсы. Мрела мгла;

И люди в ней землисто мрели,

И скрежетали удила.

Сверкнули вдоль дубов окрайных

Костры. Стал гомон, смех дружней,

И в их зрачках необычайных

Жар лихорадочный темней.

Война ль? Не ведали. Гадали

И лихо вызывали бой...

А по реке, из светлой дали,

Плыл звон — торжественной Судьбой, —

Неслышный им... И, покрывала

Вечерних светов шевеля,

Могилою благословляла

Сынов излюбленных Земля.

   18 июля

4

Stat ferrea turris ad auras. Vergil., Aen., VI, 554^[1]

Я видел сон в то лето пред войной.

Вращалась самодвижная громада

Твердыни круглой — башни, сплошь стальной, —

Изделие горнил литейских ада.

В литой броне, глухих бойниц щиты

Приподымались, словно веки гада.

И, дымный клуб из черной пустоты

Изрыгнув, гладью выпуклой металла

Смыкались огневержущие рты.

Расчисленную смерть окрест метала

Бездушная рабыня, плоть и гроб

Души, какой душа живая стала.

Волчком крутил полк адский башню злоб,

Когда, по знаку небольшого беса,

Взрыв вспыхнул в погребах ее утроб —

И всё застлала мрачная завеса.

   Июль 1937 Рим

462—463. ПЕТРОВСКОЕ НА ОКЕ{*}

Юргису и Марии Ивановне Балтрушайтис

1

Забуду ль в роковые дни

Взрастившего злой колос лета

Семьи соседственной поэта

Гостеприимные огни?

Мы вместе зажигали свечи

И выносили образа,

Когда вселенская гроза

Семью громами издалече

Заговорила... И во мне

Навек жива взаимность эта,

Как соучастие обета

Спасенных на одном челне.

2{*}

Поэтова жена, в ванэйковском чепце, —

Тень Брюгге тихого... Балкон во мгле вечерней,

Хозяйки темный взгляд, горящий суеверней,

Мужского голоса органные стихи...

И запах ласковый сварившейся ухи

С налимом сладостным, подарком рыболова

Собрату рыбарей и сеятелей слова...

Вы снова снитесь мне, приветливые сны!

Я вижу, при звездах, кораллы бузины

В гирляндах зелени на вечере соседской,

Как ночь, торжественной, — как игры Музы детской...

И в облаке дубов, палатой вековой

Покрывшем донизу наклон береговой,

В мерцаньи струй речных и нежности закатной,

Всё тот же силуэт, художникам приятный,

Прямой, с монашеской заботой на лице,

Со взглядом внемлющим, в ванэйковском чепце.

464. СВЕРСТНИКУ{*}

Евгению Аничкову

Старина, еще мы дюжи мыкать

По свету скитальцев русских долю,

В рубище всечеловеков кликать

Духов День, Финиста-птицу, Волю.

На Руси ты знал тюрьму, поместье,

Мысли рукоплещущую младость;

Бранником — отечества бесчестье;

Беженцем — ученых бдений сладость.

Всё в тебе, чем в недрах Русь богата,

Буйствовало: ты мотал богатство,

Как во мне, ином, узнал ты брата?

Освятила Муза наше братство.

Странствие разводит нас и сводит;

Встреча — длинной сказки продолженье;

Свидимся — в нас древний хмель забродит

И кипит ключом воображенье.

465. УМЕР БЛОК{*}

И груды развороченных камней,

И брошенный на них железный лом,

И глубина, разверстая за ней,

И белый прах, развеянный кругом, —

Всё — голос Бога: «Воскресенью верь».

IV{*}

466. ГОЛУБЬ И ЧАША

Ночь златокрылая! Тебе вослед пытает

Мой дух упругость крыл, но вскоре прилетает

На край своей души, как голубь к чаше вод,

И видит: тот же в ней, далече, небосвод

Переливается Голкондою жемчужин...

И не доклюнет он до дна, и — безоружен —

Тайноязычное следит в звездах и в ней,

Двоенье знамений и переклик огней,

Как бы взаимный лад и некий сговор женский

Молчальницы-души с Молчальницей вселенской.

467. РАЗВОДНАЯ{*}

Личину обветшалую,

Притворствуя, ношу:

Весною небывалою

Предчувственно дышу.

Растет во мне крылатое,

И юное растет;

А прежнее, распятое,