Стимулы и институты

Состояние непрерывного антагонизма между различными «мини-государствами», возникавшими вокруг очагов параллельной экономики в их симбиозе с государственными предприятиями и номенклатурой, приводило и приводит к огромным общественным издержкам, неслыханным не только в развитых рыночных экономиках, но даже и в (нормально функционирующем) иерархическом государстве. Несмотря на то, что для описания ситуации, возникшей в результате в «экономике переходного периода», было создано много терминов, сами россияне предпочитают употреблять слово «беспредел». «Беспредел»

означает ничем не ограниченное пренебрежительное, эгоистичное поведение. Если проводить параллели, он сродни гоббсовскому понятию мира в состоянии полной анархии и распада власти, где «каждый против каждого», а жизнь «одинока, бедна, отвратительна, жестока и коротка» [56, с. 96].

Второй причиной неэффективности, которая связана с первой, является высокий уровень сегментации рынка. Поскольку ранее в параллельной экономике необходимо было постоянно скрывать свою деятельность от диктатора, эти изначально заданные институциональные параметры предопределили ее функционирование на сильно сегментированном рынке и после краха диктатуры. Хотя ценообразование в параллельной экономике зависит от предложения и спроса (как это всегда и было, даже при плановой экономике), сегментация рынка приводит к огромному разбросу цен и отсутствию какой-либо реальной кодификации «правил игры». В каждом сегменте параллельной экономики строго ограничено количество участников, и поток товаров, капитала, рабочей силы и информации замыкается сам на себя. Результатом этого является ситуация, при которой обмен и прочие операции, которые вовлекали бы не один, а различные сегменты параллельного рынка, так высоки, что невозможно, например, достичь оптимальных масштабов производства с точки зрения простой экономической эффективности (см. следующую главу, где этот аргумент изложен в виде формальной модели). Эффективность плановой экономики страдала от чрезмерного количества слишком крупных производств (как мы уже видели, это было продиктовано необходимостью экономить на издержках экономического планирования). Эффективность параллельной экономики страдает от противоположной крайности. В частности, система, основанная на параллельной экономике не менее враждебна конкуренции, чем плановая система, о чем свидетельствуют трудности, сопряженные с созданием нового бизнеса, где преодоление бюрократических препон является, пожалуй, еще не самым трудным. Еще одним свидетельством тому могут служить широко известные огромные различия в ценах на одни и те же товары в соседних регионах. Например, в декабре 1994 года розничная цена бензина в соседних областях Центральной России колебалась от 33 тыс. рублей в Москве и Твери до 51 тыс. рублей в Ярославле. Группировки, контролировавшие бензиновый бизнес на своей территории, всячески препятствовали выравниванию цен.

В-третьих, параллельная экономика по своей природе ориентирована только на самую краткосрочную максимизацию прибыли. Это объясняется и ее культурными корнями (наиважнейшей чертой которых является «беспредел»), и естественным отсутствием диверсификации рынка, позволяющей контролировать риски. Если принять во внимание, что для успешного перехода к рыночной экономике необходимо радикально обновить промышленный потенциал, — в частности, произвести замену старого оборудования, переделать производственные линии, предназначенные для выпуска военной или иной продукции, в которой нуждалось свергнутое коммунистическое руководство, но которая не нужна частным потребителям, — становится очевидно, что параллельная экономика не в состоянии предоставить ни необходимого долгосрочного развития, ни мотивации для такого переустройства. Эти соображения сыграют важную роль в следующей главе при описании модели поведения производителя в переходный период.

В-четвертых, стремление мафии, управляющей параллельной экономикой, извлекать прибыль в кратчайшие сроки, имеет еще одну особенность: мафия склонна отдавать предпочтение деятельности, приносящей быстрый доход и непосредственно не связанной с производством, она не собирается развивать долгосрочный производственный потенциал фирм в своем сегменте рынка. Это, в частности, особенно негативно сказывается на сферах применения человеческого капитала: вместо продуктивной работы над извлечением прибыли из организации производственного процесса, наиболее талантливые люди становятся сомнительными дельцами, так как эта сфера деятельности оказывается намного выгоднее — смотри [78].