Сто оттенков Веры

И с неопущенными веками, но в соответствии с законами глубокого сна, что выключает окружающую реальность полностью, она, сидя в дальнем углу курилки и якобы втыкая в телефон, чтобы не мешали, «посмотрела» забавный, но страшноватый сон. Сначала показалось – забавный, но, очнувшись (когда сигарета прижгла указательный палец!), поняла, что какая-то независимая жуть надвигается на нее…

Встряхнулась, кому-то улыбнулась, встала, вышла.

Сев за комп, открыла свежесозданную папку «сисТема» и стала очень быстро и безошибочно набирать.

###

«Ты поймала этот тонкий миг перехода от сна к реальности – только так и можно запомнить свой сон.

Сон ли это был?

Покачивание чьей-то важной головы – с осуждением, одобрением или предупреждением?

(И чьей же?..)

Миг перехода от сна к реальности.

Миг – и больше не вернуться к отправной точке, не отменить узнанное раз и навсегда, не вернуть обратно в хаос чёткую картинку, будто пером отменного рисовальщика мгновенно набросанную на лист блокнота твоей отрывной жизни. Миг этот похож на песочные часы: игольной узости пространство от “ещё” до “уже”, в котором на тысячную долю секунды присутствует “и”. Соединение, стык покоя и движения, незаметный глазу как перемещение часовой стрелки. Та темнота, в которой бывший свет не в силах сомкнуться с будущим без мгновенной остановки.

И эта остановка (показалось – сердца) сотворила сон-видение.

Будто бы в городе теней и ведьм, городе разрушенного солнца и опасного золота, городе, укутанном каждый ноябрь – по шпили главного собора на высоком холму – туманом неизбежной расплаты, в этом городе тебя впервые назвали “Госпожа”.

Во сне же пришло холодное и ясное, будто небо сразу после наводнения, осознание: когда ты выходишь на этот гладкий лёд, с незаметным, но неизменным уклоном, то кажется, что никогда не научишься скользить по нему легко и виртуозно. Однако почти тут же понимаешь, что, однажды ступив на него, уже не сможешь остановиться!

И ты пошла вперёд, начав отбор.

Их было немного: ты отличалась строгостью в предпочтениях.

Приходившие, но не подходившие – уходили: кто в скрытой злобе и обиде, кто – в недоумении и отчаянии: “Но почему, Госпожа?! Я же смогу! Умоляю Вас!..”

А один – так и не ушёл, хоть и не остался с тобой.

…Ты увидела его ранним утром, с балкона последнего этажа: там, у старинной резной парадной двери, ведущей в дом, где ты жила в маленькой съёмной квартире.

Очень ранним утром, весной.

Он лежал так, что невозможно было, взглянув, сказать “человек” или “мужчина”.

Это было тело. Только тело – без лишней теперь души.

А толстая кошка, спокойно присев у его бывшей головы, лакала из темной лужицы…

– Что ж, – сказала ты этому телу, не разжимая губ. – Ты сделал свой выбор, основываясь на моём. Возможно, это – единственный выбор. Выбор саба».

###

…Шеф показал себя умницей, уехав на встречу и давши смехотворное поручение, исполненное Верой минуты за четыре.

Она вернулась к словарю.

Да, приходилось признать, что с некоторых пор дни её стали не то чтобы быстрее и короче: они стали гуще! Если раньше жизнью наигрывалась простенькая мелодия, то теперь к жалейке стало присоединяться – о, столько инструментов, что даже не все их названия она смогла бы перечислить. А ещё бы понять – кто сейчас солирует, и что вообще будет дальше?!

Что за «девайс»? Английское device – приспособление. Всего-то. Плеть это, цепь, кожаные наручи или стек, всё одно – «девайс». Существуют жёсткие девайсы для порки, называемой спанкинг (смешные деревянные дощечки, вроде разделочных, но с закруглёнными углами и иногда с дырочками, или лопатки, похожие на те, которыми на тефлоновых сковородках котлетки переворачивают: вкупе именуемые puddles – «лопатки», «шлёпалки»; специальные стеки и ротанговые трости, эти – для парочек, вероятно, подвисающих на англо-бурской войне). Есть гибкие (во! – русские наши родные розги или стеки с петлями на конце – для «лошадок-пони», которыми и люди не прочь иногда становиться). А есть так называемые подвижные – это уже серьёзные, сильно похожие на цирковые, укротительски-львиные штуковины: кнуты и плети с разным количеством хвостов, по-разному сплетённых, разной жёсткости, суровости и неизбывности. А вот такие штуки как скамья для порки, андреевский крест (все дружно вспоминаем наш военно-морской, он же андреевский, флаг с голубым косым крестом) или «испанская кобыла» – это уже девайсы интерьерные (или крупногабаритные).

«Испанская кобыла» мелькала в каком-то историческом фильме – обычное седло, укреплённое на устойчивых деревянных козлах. Через него можно по-разному перебрасывать «жертву» или сажать верхом или как угодно еще закреплять, а там уж и… и… и что с ней делать?

Так, знамо дело, пороть, эх!

Вера вздрогнула, впервые произнеся это слово, пусть и не вслух. Кстати, оно ей было несколько привычно из-за тётушки – отличной портнихи. И в «портнихе», и в «распарывать» (старое платьице) просвечивало всё то же.

Та-а-ак, кажется, приехали.

Ладно, поедем дальше, это – лишь промежуточная почтовая станция. (Ау, Самсон Вырин!).