Во-вторых, многие борисоглебцы выступают не против памятников преподобному Иринарху и герою Куликовской битвы Пересвету, а против того, что эти памятники выполнены малохудожественным скульптором. Мы имеем право не только высказывать свое мнение, но и противостоять тем опасениям, которые высказал известный директор государственного Музея архитектуры имени А.В. Щусева Д.Саркисян, заявляя, что Церетели «причинил облику Москвы больше вреда, чем кто-либо еще». Многие московские деятели культуры и искусства, видимо, давно смирились с тем, что Москва перестает быть русским городом и заметно теряет свой исторический облик, но почему мы должны слепо копировать ваши ошибки и заблуждения?!
В-третьих, во мне, как в любом русском православном человеке, жила и живет любовь к Богу и церкви, потому и горжусь предложениями и просьбами патриарха Московского и всея Руси Алексия II представлять поправки в закон «Об объектах культурного наследия народов РФ», работать в наблюдательном совете по изданию «Православной энциклопедии».
Так что, уважаемый Валерий Николаевич, уважаемые авторы письма, не гневите Бога вымыслами, не приумножайте зло на этой грешной земле и будьте здоровы!
С уважением Анатолий Грешневиков,
Депутат Государственной Думы России».
Ответ на это письмо я так и не получил от Валерия Ганичева. «Не жди, он струсит, смалодушничает…», – заметил Василий Белов, когда я высказал удивление молчанием оппонента.
Шло время, или, как вспоминал слова поэта Коротаева Белов, «годы тикают как ходики», а равнодушие Ганичева проявлялась все откровеннее. Не помог он в похоронах выдающейся подвижницы и спасительницы древнерусских памятников и икон, доктора искусствоведения Веры Григорьевны Брюсовой. А ведь ее на государственную премию выдвигал сам Леонид Леонов. И, конечно, не Ганичев, а Брюсова и Белов бились против поворота северных рек. Не Ганичеву, а мне пришлось идти в мэрию Москвы и добиваться достойного места для погребения великого русского ученого.
Не Ганичев, как председатель Союза писателей России, а вдова писателя Солженицына Наталья Дмитриевна потребовала от Президента страны Владимира Путина вернуть в учебный процесс школьные сочинения.
Не Ганичев, как сопредседатель Русского собора, а депутат Госдумы Петр Толстой громко выступил за передачу в Санкт-Петербурге Исаакиевского собора русской православной церкви и резко осудил тех русофобов, кто воспротивился этому и начал проводить митинги. Это в далеком сельском поселке Борисоглебский можно безбоязненно повыступать в защиту чуждых русскому взору скульптур Церетели и при этом еще побранить-пооскорблять братьев по писательскому союзу Валентина Распутина и Василия Белова. Там всё забудется. Те все простят его безнравственные нападки. А тут, в Питере, если выступить с гневной тирадой, так и схлопотать можно так, что вылетишь из чиновничьего кресла и навек станешь то ли антисемитом, то ли бездарем.
Был бы жив Белов, он стоял бы в первых рядах сторонников передачи Исаакиевского собора русской православной церкви. Вот и вся разница между такими как Ганичев и русский писатель Василий Белов.
Упомянутый в письме поэт Виктор Коротаев был другом Белова. Он родился в деревне Липовица Сокольского района. Когда я заезжал в этот город Сокол, то сидящий рядом со мной в машине Василий Иванович гордо заявлял, что этот Сокольский район дал литературе замечательного поэта Коратаева.
Между ними было много схожего. Оба выросли в деревне. Главной темой творчества для обоих стала любовь к России, к ее многострадальной крестьянской жизни. Читая стихи и рассказы Белова и Коротаева, сразу понимаешь, что ими движет одно и то же родственное чувство неразрывного единства с миром русской деревни. Как и Белов, поэт Коротаев работал в газете, дружил с великими земляками А. Яшиным и Н. Рубцовым, с прекрасными поэтами А. Передреевым и Ю. Кузнецовым.
Одной из первых книг, которые Василий Иванович посоветовал мне прочесть у Виктора Коротаева, была «Козырная дама», посвященная гибели поэта Николая Рубцова. Белов считал ее правдивой. Затем я с интересом познакомился с поэзией Коротаева. Он выпустил 20 стихотворных сборников. Все они поражали и удивляли чистотой русского народного языка и живыми искренними образами.
Письмо восемьдесят восьмое