Сто сорок писем Василия Белова

Не знаю, как ты справишься с этим чтением. А в память о глобальном прогрессе прочти хотя бы книжку Кошена, где действуют сплошные убийцы. Они отрубали головы не только королям, но сами себе… Да, гильотина изобретена не нами, не Россией. Хоть мы отстали… Ну, хватит, а то начал на тебя сваливать тоску и пессимизм.

До свидания, привет Гречухину и выпрямителю монастырских стен. Да сгинут всякие «Писарчуки». Прости, брат, за дурной почерк.

7 июля 2006 года на мой Борисоглебский адрес пришло два письма в больших конвертах. В первом – само послание, во втором – рисунок Белова «Строили прадеды. Останки избы».

После моей с друзьями поездки на Соловки я поделился с Василием Ивановичем впечатлениями о ней, о наблюдениях за белухами, о посещении могилы моего земляка, известного летописца Авраамия Палицына. В предыдущих письмах Белов как раз завел разговор, прочтя статью старообрядца Алексей Рябцева о Смутном времени, когда к власти пришли предатели из рода Романовых. По накопившимся у меня сведениям, Авраамий Палицын был тогда на стороне не Романова, а Пожарского, потому его оклеветали и сослали на Соловки. Мне нужно было найти научное или иное подтверждение той версии, и я прибыл на Соловки, нашел могилу Палицына, взял с нее землицы в коробку и провел несколько бесед с научными работниками местного музея. К сожалению, тех сведений, что я искал, оказалось недостаточно, чтобы завершить поиск. Моя версия оставалась без убедительных и точных фактов.

Записанные мною наблюдения за белухами в Белом море, которыми я поделился с Беловым, для него не были неожиданными. Оказывается, он хорошо знал о жизни этих редких и малочисленных белых китов, читал о них в научных сборниках, а мне посоветовал изучить книгу писателя-северянина Владимира Личутина, где описание белух сделано лучше, чем у других авторов.

Упоминание с иронией о «грузинском гении» – скульпторе Зурабе Церетели – связано с его выставкой в Вологде. Василий Иванович, хоть и получил приглашение посетить ее, конечно же, проигнорировал это мероприятие и с облегчением вздохнул, когда выставка покинула родной город.

В письме Василий Иванович не зря упомянул: «Перехожу на другой почерк». У него была сломана рука, и со временем почерк ухудшался, писал он мелко и неразборчиво. Потому в этом же письме посочувствовал мне: «Не знаю, как ты справишься с этим чтением». И добавил потом: «Прости, брат, за дурной почерк». Честно говоря, в двух местах я не смог точно разобрать два слова, потому привел их по смыслу. Например, он пишет в самом конце: «а то начал на тебя сваливать (?) тоску и пессимизм». Может, вместо слова «сваливать» было слово «смахивать»?.. Хотя лучше бы подошло слово «нагонять», но по сливающимся буквам оно никак не обозначалось. Потому я оставил «сваливать». Может, когда-нибудь встречу профессионального почерковеда, и он восстановит точность слова.

Письмо сто двадцать первое

Дорогой Толя. Это акварель для тебя – «Строили прадеды. Останки избы».

Этот рисунок оказался неудачным. На темном фоне затерялась постаревшая, завалившаяся на бок деревенская изба. Как правильно Василий Иванович назвал рисунок, то были останки избы. Увы, но из-за обилия коричневых и черных красок трудно разглядеть не только бревна, но и окна.

Почти все картины и рисунки Белова стоят у меня на книжной полке или висят на стенке, а эту работу пришлось оставить в конверте.

На следующие день, а точнее 10 июля 2006 года, я получил еще одно письмо от Белова. В нем лежал лишь один небольшой рисунок под названием «Пейзаж». Видимо, Василий Иванович почувствовал, что акварель с изображением останков деревенской избы не получилась, потому решил подарить мне другую работу. Этот пейзаж был прост: на маленьком листе бумаги стояли в один ряд одинокие молодые сосенки.

Письмо сто двадцать второе

Дорогой Толя. Шлю переделанный пейзаж на стекле «Лесная опушка». Сообщи о получении. Июль. Белов.

Это был второй рисунок Белова на стекле. Если первый разбился на несколько частей, и его можно было собрать и склеить, то от второго остались одни лишь мелкие осколки.

Я позвонил Василию Ивановичу и попросил больше не присылать почтой рисунки на стекле, лучше подарить их мне по приезде в Вологду.

Письмо сто двадцать третье

Дорогой друг, Анатолий Николаевич!