Сторож брату своему

Мать лишь качала головой: «Сынок, ты думаешь о нем как о человеке. Но Страж – волшебное существо. Волшебные существа ведут себя не так, как люди. Они признают лишь силу. Халиф Аммар не уговаривал нерегиля – он смирил его жесткой рукой! И что же? Они поладили! Так будет и с тобой! Посмотри на своего брата – как жестоко он наказал Тарика, и с каким уважением Страж принимает его волю! Ему нужна твердая рука – так протяни же ее!»

Но Абдаллах все равно отказался.

Принцессу Тихану захватили на поле битвы. В честном бою. Халиф Аммар вступил с нерегилем в поединок. Честный и благородный. В том, чтобы вздернуть на дыбу истощенного голодом сумеречника, не было ни чести, ни благородства. Подлость – она и по отношению к волшебному существу подлость. И хватит об этом.

– Теперь Сахль советует хлопнуть ему на лоб печать, – вздохнул аль-Мамун. – Возможно, это самый разумный выход.

Мараджил швырнула веер. Безделушка вылетела из-за ширмы и с костяным треском стукнулась об пол. Натянутая на сандаловый каркас рисовая бумага надорвалась от удара.

– Матушка, он не кошка, чтобы я совал ему под нос миску с молоком! Это унизительно и для меня, и для него!

За ширмой молчали. Бил и булькал о ступени дождь. Ударил порыв ветра, и рукав сильно обрызгало.

– Ты его халиф, – отозвалась, наконец, Мараджил.

В голосе матери звучала какая-то бесконечная усталость. Потом она добавила:

– Если он с кем-то и будет говорить, то только с тобой. И пищу возьмет только из твоих рук.

– Я уже говорил с ним – и что вышло? – Этот разговор походил на дурную бесконечность отражающейся в зеркале капели. – Он сказал, что никакого другого халифа, кроме моего брата, не знает и знать не желает.

– Ты не предлагал ему еды.

– По-вашему, я должен был сунуть ему под нос чашку с молоком?! Или попытаться пихнуть в рот салатный листик – как барашку?!

– Это волшебное существо, Абдаллах, – матушка, видно, тоже устала ходить по кругу в их бесконечных спорах. – Волшебные существа…

– …ведут себя не так, как люди, – с досадой отмахнулся аль-Мамун.

Подумать только, а ведь это он, Абдаллах, посоветовал брату разбудить нерегиля. А мать сопротивлялась, как могла… Теперь, по странной прихоти судьбы, все обстоит с точностью до наоборот. Впрочем, он знал лишь то, что ему рассказывали о книге Яхьи ибн Саида, – саму рукопись в руках не держал, да и список так и не собрался заказать, все не до того было. Хотя… о легендарной строптивости Тарика ему тоже рассказывали. Да что там, о ней даже уличные певцы распевали…

Что ж, жаль. Но, по правде говоря, так было даже проще. Тахира вполне достаточно против разбегающейся, как тараканы, свиты предавшего брата. А карматы – ничего тут не поделаешь, с карматами придется справиться самому. Он доведет до конца начатое аль-Амином. С оголтелыми фанатиками покончит флот и высадившееся на берег аль-Ахсы войско.

Ну что ж, все становилось ясно и понятно. Надо бы попросить Сахля доставить сюда шкатулку с печатью Дауда. В конце концов, хватит мучить себя и… других, пора прекратить это бессмысленное копошение в глухом городишке и идти на столицу.

– Абдаллах?..

Госпожа Мараджил стояла, кутаясь в роскошную ярко-фиолетовую пашмину. За ее спиной жались одна к другой замерзшие невольницы.

– Прошу тебя, попытайся еще один раз. Последний.

Накидывая шаль на голову, она величественно кивнула, прощаясь. И пошла с айвана. Садун продолжал сидеть на голых досках пола, перебирая узелки веревочного пояса.

– Ладно, – вздохнул аль-Мамун. – Попробуем. В последний раз…

* * *

У деревянной решетки жались и ежились стражники – впрочем, возможно, от холода. Двое здоровяков в шелковых синих кафтанах нишапурской гвардии тянули ладони к жаровне и зябко поводили плечами. То и дело посматривая – туда.

За резными квадратами было прекрасно видно, что нерегиль, против обыкновения, не сидит, упершись тяжелым взглядом в дверь, а лежит, с головой закопавшись в меховые покрывала.

«Вот и все чудище, – озорно подумалось аль-Мамуну. – Горка меха – и только…»

Дверь заскрипела, открываясь, но куча шуб не пошевелилась.

Осторожно – чтобы молоко из чашки не расплескать – Абдаллах прошел к ало-синему краю хорасанского ковра, на котором лежал нерегиль. По-прежнему под ворохом шуб – трех соболиных и одного норкового покрывала. Под ворох уходила блестящая толстая цепь, крепившаяся к внушительному кольцу на стене. Прям как тигр в зверинце, только мех не свой, полосатый, а чужой, со зверьков из лесов на ханьской границе…

Аль-Мамун присел на ковер – тоже неплохой, мать упорно настаивала на том, что место пребывания Стража должно быть убрано со всей возможной роскошью. Правда, Абдаллах отчаялся понять, как в отношении госпожи Мараджил к нерегилю сочетались великолепные ковры, золотая посуда, цепь с ошейником и умиротворяющие клещи с дыбой.

Так вот, усевшись на ковер, он поставил чашку на пол. Молоко плеснулось в посудине, едва не залив роскошный густой ворс.

Ворох шуб не шевелился.

И тут аль-Мамун озадачился: а что, собственно, делать дальше?

Протянуть руку и растолкать спящего?